Сергей Васильцев - Лабиринт №7

Косметику, право слово, они делали неплохую, а линия SPA даже пользовалась ажиотажным спросом. И это при том, что фирма избегала крупных рекламных акций.

В чем был успех – в исключительном чувстве исторической парадигмы и ощущении движения женских пристрастий, которое в последнее время свелось к концепции: «Побалуй себя!», или в лояльных ценах на продукцию высокого уровня – Сергей не знал, да и не хотел думать об этом.

– Сделаешь это для меня… – произнесла она, переходя на шепот, и провела тыльной стороной ладони ему по щеке. Он не очень-то сообразил о чем идет речь, но понял, что готов выполнить и то, и другое.

На следующий день было воскресенье.

Сергей проснулся поздно и долго лежал с закрытыми глазами, а когда открыл их, обнаружил рядом Анну, которая перебирала пальцами и рассматривала амулет. Увидела, что он проснулся, и улыбнулась:

– Сережечкин… Доброе утро, родной.... Откуда у тебя эта штуковина? Археологией увлекаешься?

– Да нет – от предков досталась. – Если вдуматься, то он был абсолютно честен. Коли не от предков, то от кого же еще?

– Тяжелая и загадочная.

– И пахнет древними наветами, – продолжил он ее фразу, с интонациями, свойственными фильмам ужасов.

Она тут же вернула предмет на тумбочку и весело всплеснула руками.

– Я тебе не верю. Ну, в этом проклятом вопросе…

Сергей подробно вспомнил события прошедшей ночи, проникся гордостью и произнес с апломбом:

– Ходить-то сможешь?

– Даже летать! – ухмыльнулась подруга и выскользнула из постели. –Признавайся, где чудодейственный крем? Желаю быть твоей подопытной кошкой… Парфюмер. – Без одежды и с распущенными волосами она выглядела еще привлекательней…

– Посмотри, там под ванной ящик с пробниками. То, что на этикетке значится – правда.

– Голая?

– Что?

– Правда – голая?

– Одетая.

– Чистая?

– Угу… Слушай, а почему ты решила, что я – издатель.

– Во-первых, – сказала она, копаясь в коробе с косметикой, – не издатель, а работаешь в этом бизнесе, во-вторых, рассказывать любишь, но это не главное. А главное – у меня папа – писатель, и он обожает всякие такие загадочные темы и пустоту пространства. По аналогии…

– По аналогии ты тоже должна работать в издательском бизнесе.

– И не угадал. Я – логист. Знаешь такое слово.

– Ну, я ведь на производстве работаю, и никакое снабжение мне не чуждо.

– Вот и познакомились.

– Так быстро…

– Ага, вот что тебя заволновало. Понимаешь, люди, с которыми стоило бы общаться, встречаются чрезвычайно редко, – Анна запнулась. – Может быть я всю жизнь тебя ждала. Только мы не сразу встретились. И вот вчера поняла, что если не сейчас, то уже может и не выйти ничего. Поэтому и заторопилась. Видишь, как я тебе все и рассказала. Извини… я приму душ. – Она включила воду и прикрыла дверь.

Сергей откинулся на подушки и уставился в потолок. Мир снова топил его в своей многовариантности. С одной стороны Анна – реальная, теплая, живая – сколько эпитетов еще можно придумать! С другой стороны – письма. Не письма – их автор. Образ, скрытый за флером недосказанности. Скорее ощущение, чем восприятие. Сергей огляделся по сторонам, отыскивая глазами листок с набранным текстом. Не увидел его. Поднялся и обошел всю квартиру, заглядывая под подушки, подстилки, лежачие и стоячие предметы. Ничего.

– Что ты ищешь? – появилась Анна из ванной комнаты.

– Да так… Пойдем завтракать.

– И все-таки.

– Носок куда-то делся.

– Какой же ты не качепыжный! – сказала нежно. – Так вот же они. В прихожей.

– Бывает же! – удивился хозяин (снимать носки вместе с уличной обувью было его давнишней привычкой) – Теперь уже точно пошли. Ты что предпочитаешь.

– Кофе с таком.

– Не знаю про «так», но кофе точно есть.

Они сидели на кухне и отхлебывали горячий кофе маленькими глотками. Сергей закусывал крекерами с маслом и джемом.

– Расскажи мне о себе, – попросила гостья. – Только не общими фразами.

– Почему бы и нет, – ответил хозяин, выбирая, что бы такое соврать. Все истории выходили очень жалостливые, и он решил, что разберется по ходу повествования. – Если позволишь, начну я с того, как уже стал взрослым. Это началось… Впрочем, нигде и никогда. Просто началось и все. Жил-был…

Дальше он говорил, практически не напрягая мозги, образы и события сами просились на язык. Выходило, что он уже дошел до той границы, когда повествование развивается, исходя из своих собственных законов. Он говорил, и сам удивлялся, откуда знает все это.

Пересказ жизнеописания Сергея автор счел возможным опустить, поскольку оно, если не придираться к мелочам, один в один повторяло историю разрыва с первых страниц этой книги.

Анна слушала рассказчика с сочувственным выражением (я бы даже вычеркнул первую пару букв), пока он не прекратил говорить. После положенной паузы она спросила:

– То есть ты – приверженец трагедийных чувств.

– И не только я. Ты вспомни хоть один роман про счастливую любовь? И как?

– Сколько угодно. Возьми хотя бы Шарлоту Бронтэ, не считая всяких Барбар Картланд и современных романисток.

– И еще желтую прессу.

– Ну и что?

– Хорошо, но ведь это – все только женские романы!

– Ты не находишь, что может быть в этом и заключается отличие женского мировосприятия от мужского.

– От мужицкого, хотела ты сказать.

– Нет, не хотела, но мужики во всем всегда ищут сплошной трагизм. Или нет. Они начинают формировать это свое мировоззрение только когда на душе сплошной трагизм. В другое время они вообще не хотят думать.

– Ну ладно, они слишком заняты собой или работой. А что тогда женщины?

– А женщина изначально настроена на позитив.

– Браво! Скажи это мужчине, имеющему семейный опыт.

– А это он сам во всем и виноват.

– В чем, в опыте?

– Дурак!

– Сам знаю! – пока он кипятился, она обошла столик и села ему на колени.

– Я же говорила, у тебя склонность к литературности. А вообще-то мне все равно, что ты говоришь – хоть газеты вслух читай – я обожаю слушать твой голос. Вот так-то. Ладно, мне пора.

Она стояла перед большим настенным зеркалом в ореховой раме и прихорашивалась, поглядывая на Сергея. А он прошел вглубь комнаты и плюхнулся на диван.

«Она смотрит на меня, отражаясь в зеркале, – лениво перебирал он свои мысли. – Я смотрю на отражение и думаю, что это она. Я уверен. И в этом и есть подлинный смысл – в том, что я понимаю отражение как реальность. Та реальность, которая на самом деле мне не доступна. Сущность обнажается, но так ли часто мы способны это увидеть? Она обнажается в темноте. Без отражений. И мое движение происходит в плоскостях, только лишь отражающих единую сущность, которая многолика и поэтому в принципе не может быть заключена в единую раму. »