Радзивилл Ежи - Гении неба

Программировать я начал трезвым. Честное слово!

Правда, поскольку это дело трудное, периодически пришлось подкреплять собственную решимость горячительным, так что дозу я не рассчитал, и вскоре пришел в весьма беззаботное настроение. Когда дело подошло к созданию основных алгоритмов Основной Схемы Реакций, я уже распевал одну из воинственных песен собственного сочинения, а как запускал программы на тестирование — уж и вовсе не помню, ведь программирование заняло достаточно много времени — юниверскаф уже вынырнул в приграничную Вселенную, а я все возился...

Кажется, тогда я как раз пел, как все, лишенные музыкального слуха, с огромным удовольствием, хоть и без мелодии...

...В сон вторгся неприятный голос:

— Проснись, бездельник!

От неожиданности я сел и открыл глаза. В капсуле, естественно, никого, не считая меня.

— Кто это сказал, уж не ты ли? — идиотски вытаращился я на ящик комбайна. Голос сбивал с толку. Он точь в точь дублировал вокал соседки по лестничной площадке по фамилии Кошелева. Соседка была громоглазная, толстая, склочная дура. От нее весь подъезд плакал пять пет совместного проживания. На воспоминания времени не дали:

-Кто ж еще? Надеюсь, что ты не успел окрестить меня каким-нибудь идиотским прозвищем?! — это было изречено утверждающе. Блок вопросительно засопел. Я неловко поднялся, извлек из синтезатора чашечку кофе, выпил и только потом сказал, что точно, не успел.

— Мое имя, — сообщил блок, — Валькирия Нимфодоровна Энтих, и никак иначе! Лучше всего, если безо всяких там "Валь", а просто по имени — отчеству. Да! А как тебя зовут?

— Яестьхочу, — прорычал я сквозь прекрасные двухдюймовые клыки, — Пожрать сготовь. А зовут меня Андреем,

От злости я забыл, что интельблок еще не до конца подсоединен к юниверскафу и поэтому управлять синтезатором не может.

— Я не могу, — сказал блок тоном ниже, — Знаю, как это делать, но не могу.

— Прости, сейчас я подключу тебя полностью, — пробормотал я, и тем вызвал поток упреков. Установка не заняла много времени, и это время Валькирия молчала по простой и понятной причине. Зато сразу по подсоединении мои слуховые проходы плотно закупорили жалобы, нотации и обвинения во всевозможных грехах.

Я пребывал в полном отчаянии, проклинал свой авантюризм и все такое прочее, пока ноздри не уловили божественный запах жаркого. Оно, жаркое, немного меня примирило с этой ужасной личностью.

Тем временем Валькирия изволила рассматривать меня, от ее пристального взгляда стало не по себе.

Обнаружа силовые манипуляторы, капсула дождалась конца трапезы и бесцеремонно выдрала из рук тарелку:

— Ты только взгляни на себя как можно было дойти до такого уродского вида?

Пока я растерянно созерцал то, что доступно взгляду на себе, она переменила точку зрения:

— Нет уж, лучше молчи! Но помни, что теперь на борту есть дама, и она требует к Себе Элементарного Уважения! НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ?!!

Я старательно не возражал. Тогда меня усадили, намылили каким-то снадобьем, которое беспокойная машина походя изобрела, постригли и побрили, снабдили шортами из эластичной похожей на тонкую кожу ткани, заставили растопырить пальцы и выпустить когти, подвергли оные полировке после филигранной заточки. Все это промчалось как торнадо, и вид у меня, наверно, был после процедур столь же ошеломленный, как у несчастного, унесенного настоящим торнадо и оставшегося все же невредимым.

Меня покрутили в разные стороны, изрекли "Это уже на что-то похоже", потом потребовали навигационной информации. Чтобы перебросить данные побыстрей, я прибег к испытанному средству Кассама Счастливого — подключился нервной системой к инфотерминалу. Хотя это неприятно, но позволило переписать информацию в Валькирию без ее комментариев и другого нудежа.

Как только я отцепился от терминала, Валькирия, поворчав по инерции еще с минуту, наконец надолго оставила меня в покое, занявшись локацией отраженным лучом местной вселенной, а я облегченно выдохнул, перекусил с самым дрянным напитком из всего моего собрания — морским джином и снова завалился спать, пытаясь забыть про головную боль.

С этого дня прошло немало времени, прежде чем мы с моим кораблем привыкли друг к другу и научились ценить достоинства друг друга и еще больше времени понадобилось, чтобы научиться терпеть недостатки.

МАНИ.

— Д

оброе утро, — хмуро стащили с постели манипуляторы капсулы теплого негодующего человека -меня, — Твоя Грязь, она которая от светила, третья?

Не сразу поняв, что речь идет о Терре, я сначала зарычал, но в визоре всю полусферу занял диск ночной стороны планеты, где мерцали огоньки. Этот мир явно был заражен жизнью.

— В любом случае делаем привал, — прошептал я. Откашлялся, прогоняя комок в горле, прибавил громкости:

— Предъявите звездное небо. Пожалуйста.

Капсула молча развернулась, а я вздохнул. Это не могло быть земным небом. Слишком много звезд. Густая каша какая-то. Я вздохнул и тут же увидел тающую надпись на терминале: " TERRIS?" На месте нее медленно, нерешительно высветилось: " INCOGNITA".

— Что, твоя версия названия?

— Твоя безграмотность. "Неизвестная", так оно читается, а постоянное название появится, когда я допрошу аборигена, — капсула сунула в руки кофе и резко пошла вниз.

— Куда мы едем? — с интересом оглядывая растущий на глазах мир, спросил я, -Где причалим?

Капсула немедленно отозвалась:

— Да уж не в самом худшем уголке этого варварского угла. Тебе это явно понравится. Дикари-с! Тут даже радио нет.

— Хотел бы я,чтоб культурность определялась так запросто.

— Хм, это что, самокритика?

— Но выбирать место будем вдвоем.

На визоре высветилось: "Защита", "высота 9.000.000 метров" и прочее в том же духе. Почти сразу же появилось и то, что я ждал с большим, чем сообщение о высоте полета, нетерпением : "Биология — совместимая ."

Коротенькая строчка означала, что местные яблоки годятся в пищу и что вообще планета попалась исключительная.

На планету медленно наползал плюсовой терминатор. А попросту — наступало утро. Капсула скользила над еще спящими поселениями на юг. Я завтракал. Утренний прием пищи происходил в лучших традициях англиканских квакеров, то есть на меня ханжеским голосом изливали гной с желчью ведрами, и я глотал еду пополам с упреками, жалобами и укорами. Я желал бы жесткий бифштекс с кровью и хрустящей жареной картошечкой, но отсутствие нижней челюсти диктовало суп — пюре. Докончив о ним, с приятным оживлением обнаружил зависшую невдалеке добрую рюмку "Курвуазье" и ломтики лимона в блюдечке, чем занялся под несмолкаемое брюзжание:

— Послал боженька капитана! Андрей, ты же алкоголик!