Уильям Саймон - Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера

Джон достал в суде такой ордер. Тюремщику пришлось подчиниться, но он был от этого в ярости. Поэтому начальник позвонил в Службу маршалов США и потребовал перевести меня в другую тюрьму, что они и сделали. По сравнению с тюрьмой округа Вене моя предыдущая темница в Джонстоне сошла бы за неплохой отель.

Когда меня переводили, заместитель маршала США (говорил он с таким густым южным акцентом, как будто неумело пародировал шерифа из фильма «Правильный мужик») рассмеялся и сказал: «Ты первый зэк, которого выгнали из нашей тюряги!»

Когда я провел за решеткой уже около пяти месяцев, мой государственный защитник, назначенный судом в Рейли, Джон Дазенбери, посоветовал мне согласиться на «Правило 20». Это означало, что мне предлагалось признать вину всего в одном эпизоде захвата пары «мобильный номер/электронный серийный номер устройства», которой я завладел, чтобы клонировать сотовые телефоны. В таком случае мне присуждался рекомендуемый срок, равный восьми месяцам заключения. Хотя мне все еще светил срок до 20 лет, если судья не согласится с доводами обвинения. Однако судья Терренс Бойл одобрил такой компромисс. Кроме того, теперь мое дело передавалось в Лос-Анджелес для вынесения приговора за нарушение предписаний по условно-досрочному освобождению и разрешения этого затянувшегося конфликта. Вслед за делом должны были перевести и меня.

Мой переезд из Рейли в Лос-Анджелес был на удивление ужасен. Федеральные тюрьмы известны такой формой наказания, как дизель-терапия. Она так жестока, что многие осужденные часто расценивают ее как самое худшее тюремное лишение. Обычная поездка специально и злонамеренно растягивается на долгие дни и даже недели. По пути этапируемые узники успевают перенести столько откровенных издевательств, на сколько только способны их тюремщики.

Всех заключенных, которым положено ехать в другую тюрьму, поднимают в 03:30 и сгоняют в большую комнату, где обыскивают, раздевая догола. На талии каждого заключенного находится цепь, которая жестко фиксирует руки в наручниках на уровне живота так, что всей рукой едва удается пошевелить. На ногах у заключенного кандалы, идти удается с большим трудом. Потом тюремщиков грузят в автобус и везут по восемь часов в день, иногда останавливаясь в придорожных городках. Там все выгружаются, проводят ночь в другой тюрьме и поднимаются наутро, вновь проходя все эти муки. В итоге заключенный прибывает на место назначения совершенно изнуренным.

Во время дизель-терапии на пути в Лос-Анджелес меня задержали в Атланте на несколько недель. Местная зона была самой страшной из тех, куда меня заносила судьба. Высокие стены тюрьмы венчали длинные мотки колючей проволоки. Не оставалось никаких сомнений, что я вхожу не в тюрьму, а спускаюсь в ад. На каждом входе были установлены огромные электронные двери и ворота. Чем глубже мы проникали в чрево этой тюрьмы, тем четче осознавали, что пути назад нет.

Когда меня снова повезли дальше, я побывал еще в нескольких тюрьмах в разных штатах. К тому моменту, как я вышел в Лос-Анджелесе, настроение у меня было далеко не толерантное. Я схожу с самолета, а меня встречает какой-то заместитель маршала США, одаривает ухмылкой и самодовольно говорит: «Эй, Митник! Что, попался Службе маршалов? Вот это и называется „полиция не дремлет“».

Я ему отвечаю: «Служба маршалов здесь ни при чем. Поймал меня один гражданский умник, работает он в ФБР».

Заместитель сильно сконфузился, а другие заключенные засмеялись.

Очутившись в Лос-Анджелесе, я снова предстал перед обвинением в нарушении предписаний, регламентировавших мое условно-досрочное освобождение. В частности, меня обвиняли во взломе голосовой почты агента службы безопасности Pacific Bell, а также в более мелких нарушениях, например в общении с Льюисом де Пэйном.

Минуло десять месяцев. Два моих бесплатных адвоката предложили мне подписать соглашение о признании вины, полученное от федерального прокурора Шиндлера. Я не мог поверить: восемь лет в тюрьме, и это еще не самое плохое. Это было так называемое рекомендательное соглашение, то есть судья мог игнорировать рекомендацию прокурора и вынести мне более суровый приговор. Хуже всего то, что по этому документу я соглашался выплатить миллионы долларов компенсаций. Такая сумма, возможно, превышала все мои доходы за оставшуюся жизнь. Любые же прибыли, которые я мог получить от рассказывания историй, как та, что лежит в основе этой книги, я должен был отдавать жертвам моих взломов: компаниям Sun, Novell, Motorola и т. д.

Джон Изурдиага и Ричард Стейнгард – два самоотверженных адвоката. Они потратили многие часы, защищая меня совершенно бесплатно. Тем не менее мне предлагался невероятно кабальный исход. Разумеется, у меня было лишь два выхода: либо защищаться на процессе более яростно, либо разработать более выгодную сделку с властями.

Проблема заключалась в том, что у меня не было никаких финансовых возможностей для того, чтобы нанять адвоката. По иронии судьбы, если бы я действительно очистил те 20 000 кредитных карточек до того, как меня успели арестовать, то мог бы позволить себе адвоката, который располагает достаточными ресурсами, чтобы защищать меня в суде, а также пробивать бреши в аргументации обвинения, чтобы добиться для меня более мягкого приговора.

Пока я размышлял, что делать, меня пришла навестить Бонни. Она сказала, что Ричард Шерман, адвокат Льюиса де Пэйна, готов бесплатно представлять мои интересы. Бонни объяснила: Шерман вызвался помочь, так как не считает, что власти ведут мое дело честно, и, по его мнению, мне нужен напористый адвокат.

Все это звучало неплохо, но я почему-то колебался. Шерман был не только адвокатом, но и другом Льюиса. Так или иначе, Ричардсам пришел ко мне в тюрьму, чтобы встретиться лично. Он убедил меня, что способен выгодно завершить мой процесс. Поразмыслив о том, насколько плох вариант с восьмилетним заключением, и обсудив этот вопрос с домашними, я решил принять предложение Шермана.

В течение нескольких недель он абсолютно ничего не предпринял по моему делу, если не считать того, что попросил суд предоставить мне дополнительное время на изучение правовых документов в тюремной библиотеке. Это ходатайство было отклонено в упрощенном порядке. Та напористая защита, которую он мне пообещал, так и осталась на словах. Он взял мое дело и просто сидел на нем сложа руки.

Вскоре, после того как он стал моим адвокатом, чье имя официально фигурировало в протоколе, я обнаружил, насколько крупно меня провели. Как-то раз я позвонил Шерману, чтобы поговорить с ним о моем процессе, ответил Рон Остин. Я узнал его голос по телефону. Остин был тем самым информатором, который записывал мои звонки и передавал их агенту ФБР Кену Мак-Гуайру.