Урбан Уэйт - Far Cry. Прощение [litres]

– Говоришь, вы не убийцы? – переспросила она. – Но мой отец отправился в горы и не вернулся. Он погиб, пытаясь вернуть Дрю. И теперь я продолжаю его дело. Этого хотел па, и я не отступлюсь.

– Вот, значит, как? – удивился Иоанн. – И потому ты держишь брата перед собой, будто заложника? Поэтому его руки связаны, словно у пленника? Так ты поступаешь с родным человеком? Ну-ка задай себе простой вопрос: почему ни ты, ни Уилл, ни Джером не освободили его.

Мэри Мэй вновь оглянулась. Люди вокруг словно ждали ее ответа, но ни один не поднял оружия и не попытался угрожать.

– Он один из вас, – ответила девушка. – Отец или кто-то еще запудрили ему мозги. Он стал совершенно другим. Это больше не тот брат, которого я знаю с детства.

– Нет, – согласился Иоанн. – Он стал намного лучше. Его разум открыт. Его глаза открыты. Он изменился. В этом ты права.

– Ты говоришь так, будто то, что он пошел против своей семьи, это хорошо.

Мужчина рассмеялся. Его взгляд скользнул по лицам свидетелей этой встречи:

– Ты так и не поняла? Дело вовсе не во «Вратах Эдема». Церковь тут вообще ни при чем. Отец лишь слушает. Он поддерживает. Он делает то, на что оказался не способен ваш собственный отец. Ваш отец и все ваше общество давным-давно отвернулись от Дрю. Отец занял их место и показал, как все должно быть. Мы не вбиваем клинья между отцами и детьми. Дело не в церкви. Дело в семье.

– Но ты убил его!

– Мы приветствовали Гэри. Мы знали о том, что произошло с его женой, твоей матерью. Мы сочувствовали ему. Но мы, – Иоанн широким жестом поднял руки, – мы не убивали его. И Отец не убивал его. Я не убивал его. То, что твой отец хотел от Дрю, не было нашим делом. Только сам Дрю мог дать ответ. И его ответ был отрицательным.

Рука Мэри Мэй соскользнула с плеча брата. Да, она, безусловно, догадывалась. Это знание было превыше понимания. Словно в разгар яркого солнечного дня произошло нечто столь ужасное, что все воспоминания об этом были окрашены исключительно черным. Знание незримое, нежеланное и отвергаемое. Дрю обернулся к сестре. Его взгляд был холодным и безразличным, словно вместо глаз у него были два бесстрастных куска стекла.

– Па гордился бы тобой, – проговорил он. – Он все отдавал тебе, словно это было твое право. И мне ничего не оставалось. Когда мы были детьми, когда стали подростками, когда выросли вместе, он все отдавал тебе, а обо мне вообще не думал. Он отдал тебе бар, себя, маму. Пусть для меня там оставалось место, оно никогда не было в полной мере моим.

Мэри Мэй отрицательно затрясла головой. Она не могла поверить в то, что слышала. Не могла признать, что их отношение к проведенной вместе жизни было столь различным.

– Нет, – с трудом произнесла она. – Я просто была старше.

– Старше. Умнее. Веселее. Сильнее. Лучше меня во всех отношениях. Как бы я из кожи вон ни лез в детстве или когда вырос, этого всегда было мало.

– Нет, это неправда.

– Правда, – отрезал Дрю. – Если бы меня хоть раз кто-то выслушал. Они никогда не пытались меня понять. Я не был им нужен. Ты хоть можешь себе такое представить? Жизнь в доме и в семье, который ты не нужен? – Он отрывисто засмеялся. – Конечно не можешь.

– Они любили тебя, – беспомощно откликнулась девушка.

Это единственное, что пришло ей на ум. Это была правда. Ему нужно было лишь услышать. И в то же время она боялась даже смотреть на брата. Ненависть, которую она видела в его лице, то, как он выпрямился, будто черпая силы в словах о смерти их родителей, – это заставляло ее содрогаться.

– Па любил тебя, – повторила она в отчаянии.

– Нет, Иоанн прав. Па никогда меня не слушал. Никогда не понимал. В отличие от Отца. Во «Вратах Эдема» меня поняли. Они подарили мне новую жизнь, когда отметили меня и когда крестили. Они подарили мне новую жизнь, которую я всегда заслуживал. Стали для меня настоящей семьей. – Он обвел благодарным взглядом стоящих вокруг людей. – Я ценил эту новую жизнь, и, когда па приехал, я совершенно не хотел возвращаться. И я сказал ему об этом. Но ничего не изменилось. Он, как и прежде, не слушал. Он был уверен в своей правоте и в том, что я ошибаюсь. Он поднял на меня руку, но я уже не был беззащитным мальчишкой. Я вырос. Я стал умнее. И у него больше не было надо мной власти.

– Это же была просто авария… – слабо возразила Мэри Мэй, чувствуя, как земля просто уходит у нее из-под ног.

Дрю посмотрел на нее как на пустое место. Как на полную идиотку.

– Ты же знаешь, что это не так, – жестко ответил он. – Ты внушила это себе. Но не желаешь видеть правды. Ты просто не можешь представить, как все случилось. – Дрю протянул к ней руки, до сих пор связанные стяжкой, ладонями вверх. – Представь, как он приехал ко мне и попытался вырвать меня из жизни, которая меня устраивала. Представь, как он поднял на меня руку, решив добиться своего силой. А теперь представь, что я оказался сильнее, быстрее и ловчее его. Представь все это, и поймешь, что произошедшее не было несчастным случаем. Он сам подтолкнул меня, и он заплатил за все то зло, что мне причинил. – Он наклонился вперед, и его голос стал тише: – Убить его было несложно. Все равно что ударить ножом труп.

Мэри Мэй нажала на спусковой крючок. Пуля вошла в голову Дрю под подбородком и вышла из черепа сзади около линии волос. Девушка отстраненно смотрела, как он падает. Ей казалось, что все вокруг исчезло. Не было этой ночи. Не было этих людей. Весь тот груз, что обрушили на нее сказанные слова, – все вышло в одном кратком движении пальца. И все исчезло – на ту секунду, пока тело не коснулось земли.

Из горла девушки вырвалось рыдание. Револьвер выпал из ее руки, и она рухнула на колени, подтягивая к себе безжизненное тело. Его вес, понимание содеянного, осознание ситуации – ее затопило этим ужасом. Она попыталась убедить себя, что брат сам ее вынудил, но сразу поняла, что это бесполезно. Она ясно понимала, что сама нажала на курок. Именно она. И никто другой.

Она испуганно оглянулась по сторонам. Люди смотрели на нее и отступали, когда на них останавливался ее взгляд. Вскоре Мэри Мэй услышала, как они перемещаются. Она продолжала обнимать брата. Она пыталась поддержать его голову, устроить поудобнее, хотя понимала, что уже едва ли что-то сможет для него сделать. Ведь это она в него выстрелила, да? Ей казалось, что этого не могло быть. Как будто это была не она. Ситуация менялась. Ярость и гнев обрушились на нее, словно удар молнии, и это казалось совершенно естественным.

– Твой отец научил тебя гордыне, – нарушил молчание Иоанн. Он все еще стоял на том же месте, но люди вокруг него начали расходиться и спускаться обратно по склону холма. – Я дал тебе грех зависти. Но теперь я вижу, что дело не в гордыне, полученной от отца, и не в зависти, которую увидел я. Теперь я понимаю, что должен был отметить тебя гневом. Однажды, когда наступит время и ты будешь готова принять, что должно, я буду ждать тебя.