Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

— Ну зачем вы так? — плачущим голосом произнес несчастный заведующий.

— А как? Ну ладно, давай попробуем по-другому. Двести пятьдесят евро за пузырь тебя устроят? Нет? Триста! Ну, ты чего, как маленький? Мама ему не велела… Никто же не узнает!

Заведующий, у которого выдался трудный день, обреченно вздохнул. Похоже было, что отделаться от Хомяка можно только при помощи хорошо нацеленного выстрела в голову. Оружия у заведующего не было, желания в кого-то стрелять тоже. И потом, Хомяк говорил верно: запрет действительно был необъяснимый и какой-то дурацкий, а о нарушении его вряд ли кто-то узнает. Валера никому не скажет, потому что дорожит местом, а камеры, слава богу, установлены не везде…

— Идемте, — сделав приглашающий жест в сторону двери, вздохнул заведующий. — В конце концов, это и в самом деле какой-то идиотизм. У нас этого вина двадцать ящиков. Продавать не велят, поставщику вернуть не получается…

— Ну, еще бы, — хмыкнул довольный одержанной победой Хомяк, хорошо знавший, что вернуть Мухе купленный у него товар — дело немыслимое. — Давай, любезный, открывай свои закрома. Попробуем хотя бы частично поправить твое пошатнувшееся финансовое положение…

Заведующий отпер ключом железную дверь складского помещения, и взгляду Хомяка предстало чарующее зрелище — полки, стеллажи, штабеля ящиков, исполосованных названиями дорогих марок спиртного. Вынув из кармана перочинный ножик, провожатый Хомяка в эту страну алкогольных чудес выдвинул на край стеллажа картонный ящик и одним движением разрезал клейкую ленту, которой тот был запечатан.

— Прошу, — сказал он, разводя в стороны половинки картонной крышки и открывая взору Хомяка ряды одинаково искривленных длинных горлышек из темного стекла.

— Возьму-ка я, пожалуй, парочку, — сказал предусмотрительный Хомяк, которому очень кстати пришло в голову, что нет ничего долговечнее временных, а главное, негласных запретов. — Впрок, чтоб второй раз не бегать.

Заведующий бледно улыбнулся, представив, по всей видимости, повторный визит Хомяка, и с благодарным полупоклоном принял от щедрого, хотя и несколько скандального покупателя шесть хрустящих, пестрых, как конфетные фантики, бумажек достоинством по сто евро. Из другого ящика был извлечен фирменный бумажный пакет с рекламой магазина, надежно скрывший факт нарушения пресловутого запрета, после чего заведующий проводил скандалиста до самых дверей магазина.

Хомяк поднялся по ступенькам, держа драгоценный пакет и про себя удивляясь собственному поведению. И какая муха его укусила, с чего вдруг его повело спорить с обслугой, качать права? Надо было сразу предложить деньги, а то и просто взять за грудки и легонечко тряхнуть, и все решилось бы в два счета. Наверное, сказалась спокойная жизнь легального бизнесмена, в которой уже не было места мордобою и разборкам со стрельбой, — отвык, размяк, научился решать проблемы переговорным путем…

Лика ждала его в машине и, как ни странно, даже не выглядела обиженной из-за его затянувшегося отсутствия, хотя и не преминула поинтересоваться, в чем причина задержки.

— Прием товара, — брякнул Хомяк первое, что пришло в голову, запустил двигатель и, резко стартовав с места, устремился навстречу приключениям — как ему казалось, сексуальным, а на самом деле чуточку иным.

— Как это произошло? — спросил Илларион Забродов.

Лицо у него было каменное, да и тон вопроса наводил на мысль, что именно так звучал бы голос каменного изваяния, обрети оно способность говорить.

Андрей Мещеряков знал этот тон и это выражение лица, свидетельствовавшие о том, что Илларион пребывает в последнем градусе бешенства и только фантастическое самообладание удерживает его от того, чтобы наговорить собеседнику резкостей. Для пользы дела генерал решил временно игнорировать эти мелкие детали — во-первых, потому, что в своем общении они с Забродовым привыкли обходиться без телячьих нежностей, а во-вторых, особой вины он за собой не видел. Идея принадлежала самому Иллариону, и кто, черт подери, мог знать, что дело дойдет до применения автоматического огнестрельного оружия?!

— Подробности неизвестны, — сказал он, — поскольку свидетелей, как ты сам понимаешь, нет. Их никогда не бывает, коль скоро речь заходит о серьезной пальбе.

— Давай без лирических отступлений, — попросил Забродов. — Меня интересуют факты. А недостаточно активная жизненная позиция российских обывателей — это просто привычный фон, наподобие задника в фотоателье. Чего ты хочешь от обывателя, если его десятилетиями приучали к тому, что защищаться от насилия самостоятельно — делать себе только хуже? Бандитов он боится, милиции не верит и тоже боится, защитить себя и своих близких не может — не обучен, да и нечем… Так что на него пенять? Сами превратили нацию в косяк премудрых пескарей, а теперь сетуете: мол, что ни случись, свидетелей днем с огнем не сыщешь…

— Да, лирические отступления действительно ни к чему, — не без яду прокомментировал его пространную реплику Мещеряков. — Я могу перейти к фактам или ты еще не закончил живописать портрет российского обывателя?

— Прости. — Забродов одним глотком отпил добрую половину кофе из чашки и с силой провел ладонью по лицу. — Сорвался. Просто в голове не укладывается… Ладно, что там у нас с фактами?

— Фактов негусто. Человек, которого я направил в Песков для обеспечения связи и координации действий, доложил, что цистерны благополучно прибыли в город и проследовали на территорию завода. При этом группа наружного наблюдения не только не появилась на месте, но и перестала выходить на связь — то есть, попросту говоря, отвечать на телефонные звонки. После его доклада мы взяли под контроль все переговоры милиции и спасателей и очень быстро обнаружили наших людей — вернее, то, что от них осталось. Машину изрешетили из автоматов, отогнали в лес и подожгли. Тела обуглились, опознать их удалось только по зубам, но это точно были они. Обочину шоссе прочесали на десять километров в обе стороны, но обнаружили только четыре пистолетных гильзы — предположительно от «стечкина». Видимо, нападавшие подобрали свои гильзы…

— Сомневаюсь, — сказал Илларион, залпом допил кофе и так поспешно сунул в зубы сигарету, словно не курил целый месяц. — Скорее всего, эти подонки стреляли, не выходя из машины, через окна, и гильзы остались в салоне. Какой смысл их подбирать, если все остальное выглядит чуть ли не как демонстрация?

— Да, демонстрация… — Мещеряков понюхал свой кофе и с раздражением оттолкнул чашку, так что часть напитка выплеснулась на скатерть и расплылась по ней коричневым пятном. — Дьявол, до чего досадно! Кто бы мог подумать, что из-за двадцати тонн вина кто-то отважится на такое! Эти быки опять начинают наглеть…