Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

Ольга вернулась в избу, Татьяна заметила на ее глазах слезы.

– Оля, ты что, плакала?

Ольга порывисто вздохнула, села на лавку, закрыла лицо руками, усилием воли сдержалась, чтоб не разрыдаться, встала, подошла к окну.

– Ребят сейчас наших повели под конвоем, Ивана и Сашу.

– Какой ужас… Значит, все так серьезно, – тихо сказала Таня.

– Нашли преступников, в самоволку сходили.

– Ты поменьше распространяйся, подруга, – посоветовала Татьяна. – Нас самих скоро вызовут на допрос. А там главное – молчи…

Так в ожидании вызова девчонки промаялись весь день до самого вечера. Начальник узла связи этой темы больше не касался, работа шла своим чередом: радиотелеграф обеспечивал информационный обмен – приказы и распоряжения поступали в штатном режиме.

Не вызвали в этот день на очередной допрос и арестантов.

Глава восемнадцатая

Командир танкового корпуса генерал-майор Григорий Семенович Васильев имел славу военачальника, способного к нестандартным, рискованным решениям, которые вышестоящее командование порой расценивало как авантюрные. Но за этими решениями стояла очень тщательная быстрая и молниеносная работа штаба. И особенно ценной в эти критические дни была работа разведотдела.

Именно Васильева после совещания командиров корпусов, дивизий и бригад попросил остаться командующий армией генерал-лейтенант Прохоров. Когда закрылась дверь за последним участником совещания, Федор Филиппович сразу перешел к сути вопроса:

– Григорий Семенович, немцы развернули широкомасштабную пропагандистскую кампанию о своем новом чудо-оружии. Речь идет о танке новой модификации с улучшенными тактико-техническими характеристиками: броневой защитой и вооружением, мощной пушкой калибра 88 мм. Это «Королевский тигр».

Васильев сдержанно кивнул. Безусловно, он знал об этом танке, но пока только понаслышке. Танкисты корпуса еще ни разу не сталкивались в бою с этими новыми машинами.

Потом командующий перешел к делу. Он сказал, что в Ставке принято решение захватить и доставить один «Королевский тигр» в любом состоянии, лучше, конечно, не сильно поврежденный. Название операции соответствующее – «Охотник».

Прохоров положил на стол снимки. Снятые с самолета машины по форме и размеру практически не отличались от «тигров». Но генерал Васильев все же заметил это отличие.

– Эти восемь «Королевских тигров», – продолжил командующий, – обнаружены в районе села Иваново. – Он показал на карте, висевшей на стене. – В настоящее время дислокация этого подразделения, разумеется, неизвестна. На розыск «Королевских тигров» направлены несколько разведывательно-диверсионных групп. Ваша задача – по получении информации о районе дислокации этих «тигров» захватить одну машину… Понимаю, задача очень сложная, рискованная. Тут нужны отчаянные ребята, которым сам черт не страшен. Ну, что тебе объяснять, сам знаешь. Это у тебя там в бригаде лихачи танк немецкий угнали?

– Так точно, товарищ командующий, в бригаде полковника Чугуна.

– Вот и давай этих удальцов. Поддержку авиации обещаю.

– Задачу понял, товарищ командующий.

Разжалованный по приговору трибунала в рядовые Иван Родин в это время ехал под конвоем в кузове полуторки в отдельную армейскую штрафную роту. Вместе с ним в «шуру» ехал и Саня Деревянко. Разжаловать его, рядового, было не с чего. А к пунктам обвинения, кроме самовольного оставления подразделения, ему добавили еще и попытку дезертирства и перехода на сторону врага в ходе марша.

Встретились они после оглашения приговора возле машины, каждый с персональным конвойным, глянули друг на друга, без слов поняв, что ждет их одна судьбина-дубина, крепким ударом долбанувшая по их головам. Разговоры не дозволялись, молча заняли места, каждый в своем углу. Следом за ними в кузов залезли еще двое осужденных – мужчина лет пятидесяти и второй, помоложе, средних лет.

И затрясло Родина и Деревянко по дорогам и проселкам, выбоинам и канавам, воронкам и ухабам в сторону передовой. Два мешка пушечного мяса.

В сидячем положении особо много не разглядишь из-за борта. Иван и Саня видели одну картину: сожженные села, где на месте изб остались лишь почерневшие, некогда старательно беленые печи. От деревьев не осталось и следа, их поглотила прокатившаяся здесь не один раз война; лишь уцелевшая березовая роща на холме принарядилась прощальным золотом.

Навстречу им все чаще попадались грузовые машины с ранеными. Они провожали равнодушными взглядами полуторку с бойцами, которая тут же исчезнет из их памяти, потому что судьба дала им шанс уцелеть, а тех, кто двигался к передовой, ждало то, что они уже пережили…

Прежде чем стать командиром штрафной роты, капитан Зверев три месяца воевал в Сталинграде командиром стрелковой роты. В той страшной мясорубке, когда с обеих сторон за два-три дня исчезали целые полки, он выжил, может быть, потому, что дважды был ранен, второй раз – тяжело, и эти передышки в санчасти дали ему больше шансов уцелеть. Сколько раз полностью выкашивало личный состав в роте, подсчитать было невозможно, если даже жизнь взводного командира в бою была сутки-двое.

Как память о Сталинграде остались на груди орден Красного Знамени и, как следствие тяжелого ранения левой ноги, хромота. В госпитале, куда его привезли, он и в бреду продолжал командовать. Потом, когда очухался, ему рассказали об этих «атаках» медсестрички. А десятки полегших в беспрерывных атаках бойцов его роты до сих пор стоят перед глазами. Он смутно помнил их лица и фамилии, слишком много ребят прошло, слишком много…

Это назначение вызвало острую досаду. Он, конечно, понимал, что шансов вернуться в свой полк после лечения в госпитале мало. Но рассчитывал на очередную должностную ступень – начальника штаба батальона.

И вот теперь с затаенной болью сталинградских боев и жутких потерь он получил назначение на армейскую штрафную роту, как на хрен с хвостом и без приправы. Но на войне не рассуждают, «под козырек» – и бери хозяйство из спецконтингента. Да, здесь у командиров неплохие льготы, выслуга один месяц службы за шесть (в обычных строевых частях – месяц за три), денежное довольствие значительно выше, усиленный продовольственный аттестат. Но известно, что ждали штрафников самые губительные участки на передовой, самые кровавые и безысходные атаки, где даже матушку-пехоту берегли. От бессмысленных и бездарных атак, лишь бы умыться искупительной кровью, – вот от чего кричала душа Николая Зверева. Ведь это же люди, а не патроны для пулемета: вскрыл ящик, зарядил ленту и пошел поливать… Надо совсем очерстветь и стать таким же бездушным ящиком, чтобы высыпать боезапас прямиком в топку…