Николай Иовлев - Поединок

Так постепенно возник спрос и на мои светлые, как надеюсь, мозги. Я начал продвигаться все ближе к могущественной фигуре Удава, пока наконец не стал его правой рукой. По кличке Диспетчер.

Сам Удав, правда, не баллотировался в депутаты. В силу хотя бы того, что имел несколько ходок по серьезным статьям. В бандитской среде он пользовался непререкаемым уважением и со временем из звеньевого вырос до того, что называется авторитетом. Он стал одним из главарей могущественной группировки.

Мой же собственный авторитет пережил поступенчатое становление. Ступенькой выше он поднимался каждый раз после очередного разработанного и внедренного в жизнь экономического проекта.

Впервые я решительно заявил о себе в связи с безобидным финским печеньем. Когда товарный рынок города насытился до того, что оптовые цены, упав до самой нижней черты, замерли на месте, потому что дальше им падать было уже невозможно, я придумал, как все-таки понизить их еще на несколько делений. Естественно, для того, чтобы переманить на свою сторону оптовых покупателей. После продолжительных переговоров и увещеваний финский завод кондитерских изделий приступил по нашему заказу к выпуску специальной партии печенья. Название у него осталось тем же, что и у основного вала продукции. И количество дисков в упаковке не уменьшилось. Вот только прослойка между печенинками существенно похудела. А она, эта сладкая начинка, и составляла главную ценность товара, как вкусовую, так и денежную. Но ни мы, ни завод никого не обманывали: на разноцветной целлофановой упаковке откровенно, крупными буквами сообщалось, что начинка продукта у данной партии и конкретно взятой упаковки печенья уменьшена в два раза, а посему стоимость продукции занижена в соответственной пропорции. Недостача начинки была отражена на упаковке с кристальной честностью, но сделано это было, естественно, по-фински. А отечественный оптовик, не зная финского, да и нимало не беспокоясь толщиной начинки, а лишь реагируя на серьезно пониженную цену по сравнению с аналогичным товаром у других поставщиков, выметал, да и до сих пор выметает наше печенье.

Когда года два-три назад братве понадобилось вливать бабки в новые темы, превращая черный нал в легальную монету, именно я придумал оформлять «стиральные машины» не на обычные подставы, которые после использования надо или мочить, или прятать куда подальше, а на раковых больных или тубиков. Вычисляли мы их через онкологические больницы и тубдиспансеры. Обязательно, чтобы пребывали они на последней стадии заболевания. Напав потом на след этих зицпредседателей, их находили усопшими естественной смертью. В гроб или праховую урну они уносили и нашу тайну.

На территории Польши мы не мудрствуя лукаво развернули целый завод по производству шведского «Абсолюта» и американских «Смирнофф» и «Маккормик». Технология не уступала настоящим производителям этого кристального продукта.

Параллельно с грандиозными темами я не чурался и мелочевки. Как-то раз, например, благодаря моей нахрапистой изворотливости, мы впарили провинциальным лохам целый состав песка вместо того же объема сахара. В договоре фигурировало именно слово «песок», и мы свои обязательства по договору выполнили безупречно.

Содержимое моей головы ценилось все выше. К концу девяносто пятого после регистрации нескольких оффшорных компаний на Кипре я пересел на новенький «гранд чероки», выделенный мне из общака. По сравнению с прежними теоретиками, идеи которых не простирались дальше того, что летом скоропортящиеся бананы можно хранить в холодильных камерах больничных моргов, я был просто сущим изобретателем космических агрегатов против мальчишек из детской песочницы. А когда не кто иной, как я, додумался, как отмазать от верной вышки одного из лидеров группировки, авторитета еще покруче, чем Удав, меня стали ценить до такой степени, что даже приставили охрану. Выручил же я пахана вот как. За то, что он во гневе изрешетил пулями каких-то халдеев, один из которых тихо умирал в госпитале от полученных смертельных ранений мозга, подключенный к какому-то оборудованию, пахану корячилась расстрельная статья. И никакие адвокаты не могли ничего придумать, чтобы подтянуть на замену статью помягче. А я придумал. Братва, договорившись предварительно за приличные бабки с родственниками живого трупа, привлекла в помощь западную клинику, которой срочно понадобилось донорское сердце. Через несколько дней урегулирования формальностей с привлечением колоссальных финансовых средств сердце недобитого халдея отправилось самолетом к другому хозяину. И адвокаты уже на следующий день добились изменения формулировки «Убийство, совершенное с особой жестокостью» на «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». И вместо вышки авторитет получил пять лет лагерей, из которых благополучно вернулся, не отсидев и трети срока.

Между тем гайки закручивались все туже. На авторитетов был словно открыт сезон отстрела. Они валились, подкошенные пулями, как снопы.

Однажды Удава спас лишь бронежилет, из которого он не вылезал последнее время. Потери рядовых бойцов вообще никто не считал, хотя они исчислялись наверняка даже не десятками, а целыми сотнями.

Удав и его сподвижники высшего командного состава кантовались чуть ли не месяцами за кордоном. Или в каких-то загородных резиденциях, местонахождение которых было известно лишь самой приближенной пастве. Мне, например, координаты загородной берлоги Удава неизвестны до сих пор.

Многие лидеры группировки, возвращаясь на непродолжительное время из загородных и зарубежных командировок, постепенно склонялись к легальному бизнесу, отходя от промыслов в чистом виде бандитских. Удав тоже старался показать себя в большей степени бизнесменом, уповая на криминал лишь при крайней необходимости. Он все больше старался исповедовать принцип: ближе к закону — дальше от смерти.

Но как ни старался Удав тяготеть к легальному бизнесу, пришло время делить сладкий кокаиновый пирог на черном рынке города. И не отхватить от него свой кусок потолще мой босс не мог.

Так мы и влезли в этот небывалого размаха блудень. А лично я еще и умудрился, попробовав кокса пару раз, подсесть на него наглухо. И светлые мои извилины, перевозбуждаемые этим ядом, в обычном состоянии все чаще оказываются несостоятельными. Но погоняло Диспетчер за мной все же сохранилось. Клички у людей меняются еще реже, чем фамилии.

И опять я не знаю, сколько дней, а может, даже и недель промчались в сумасшедшем угаре. Спровоцировавшие это состояние снадобья кончились…

Проснувшись сегодня поутру в своем спальном мешке на чердачине и обшарив карманы со всей возможной тщательностью, я не нашел ни одной упаковки кокса и ни одного колеса спидака.