Игорь Никулин - Золотой капкан

Посторонним лейтенант не был, Ежов и Вадим, видимо, тоже, потому как дверь раскрылась и участковый вежливо отошел в сторону, давая дорогу задержанным.

Они попали в просторное, отделанное светлыми стеновыми панелями помещение, опустились на скамью, стоявшую у железной, сваренной из прутьев арматуры клетки, в народе именуемой «обезьянником».

Из закутка, оторвавшись от компьютера, вышел плотный старшина с изъеденным оспой лицом, уселся за стол напротив, пододвинул ближе толстый журнал в коричневой обложке, перевернул страницу и извлек ручку из нагрудного кармана.

— Так, — изрек он и, посмотрев в сторону Вадима, протянул: — Ба-а! — И отложил ручку. — Я его не приму!

— Это почему? — оторвался от рапорта участковый.

— А куда мне его девать? Домой вести: кто его в ОСП примет?.. Сто пудов гарантии, что, кроме сотрясения, у него еще куча болячек вскроется. Забирай, мне он не нужен.

— Не знаю! — жестко парировал лейтенант, и глаза его превратились в колючие буравчики. — Это не мое дело! Вот тебе человек, который, уже проверено, — бомж. Вот на него бумаги! А что ты будешь с ним делать — проблемы твои!

Старшину перекосило, лицо покрылось бурыми пятнами. Подскочив к пульту, где управлялся капитан, что-то чертивший на листе бумаги, возмущенно выпалил, указывая на Вадима:

— Слава! На кой он нам сдался?! Как сдадим его? На него же кучу справок запросят, полсмены придется по больничкам возить. Пусть…

— Остынь, — оборвал его капитан, окинул оценивающим взглядом обоих задержанных. — В нулевку их. Потом разберемся.

Чертыхнувшись, старшина уселся за свой стол, нервно окликнул Ежова:

— Эй, слышишь, как там тебя?! Фамилия, имя, отчество…

Остаток дня тянулся томительно долго. Изредка появлялся старшина, приоткрывал дверь, впуская в душегубку свежий воздух — в те короткие секунды Вадим тянулся к двери и старался глубже дышать, — кого-то уводил, кого-то, наоборот, запихивал в камеру.

Ближе к вечеру народ стал прибывать. Камера переполнилась, и свободно сидеть на полу уже не было возможности. Впрочем, закоренелых преступников, да и обычных тоже, не наблюдалось — одни мелкие хулиганы, публично выкрикивавшие матерные слова.

Слово не воробей… Патрульные отлавливали их, писали кипу бумаг, и дальнейшее разбирательство переходило под юрисдикцию народного суда, который, как известно, самый гуманный в мире. Гуманность в данном случае проявлялась так: за единичное правонарушение — денежный штраф, постоянным клиентам — небо в клеточку на пятнадцать суток.

Последних привозили под изрядным хмельком, и в камере сделалось шумно.

Поддатый детина решил качать права и заколотил в дверь кулаками. Очень скоро, отбив их, пустил в ход ноги.

Дверь, однако, вещь прочная и натиску не поддавалась, хотя грохот стоял неописуемый.

Выбившись из сил, детина заблажил во всю глотку:

— Старшина! Открой! Выпусти… Я жалобу напишу… — И, добавив непечатное, продолжил: — Завтра же… Прапорщиком тебе не быть! Уволю… Всех! От-к-ро-о-ой!

Старшина его просьбе внял, дверь открыл и с маху вытянул дебошира по спине дубинкой.

— Значит, так, — злым тоном предупредил остальных. — На будущее… Если этот урод или кто-то другой начнет долбиться и мешать нам работать, проведу дезинфекцию «черемухой». Не хотите — воспитывайте сами. Желаете подышать дезодорантом — продолжайте в том же духе.

Дверь захлопнулась, и замолчавший было детина опять принялся за свое.

— Отдохни, — пытался урезонить его Ежов. — Из-за тебя одного страдать придется всем.

— Че-о-о?

На сей раз долго испытывать нервы сержанта не пришлось. Лязгнул засов, и в образовавшейся щели возникла рука с зажатым газовым баллончиком.

Баллончик издал яростное шипение, подобно коту, которому наступили на хвост, и ударила тугая струя, рассеиваясь в воздухе…

Камера моментально превратилась в газовую. Дышать стало и вовсе нечем. «Черемуха» безжалостно ела глаза, выжимала слезы, и они градом текли по красным лицам.

Забившись в угол, Вадим прижал к лицу край плотного свитера, пользуясь им как фильтром. Уловка помогала, но слабо. Зашелся в надрывном кашле Ежов. До боли в груди, чуть не до рвоты.

А пьяному море по колено. И долбежка возобновилась.

Не выдержав издевательства, Вадим полез к нему, наступая на чьи-то ноги, развернул к себе и, без лишних слов, врезал под дых.

Детина сложился вдвое, колени его подогнулись, и он мешковато сполз по стене, глотая перекошенным ртом насыщенный газом воздух.

Больше никто не стучал.

Около девяти часов вечера появившийся в дверях старшина нашел глазами Вадима и Василия и позвал на выход.

Они вышли в коридор, жадно вдыхая относительно чистый воздух, стали отряхивать одежду от пыли.

В дверях возник капитан, пальцем, молча, поманил за собой.

Уличная прохлада опьянила, вскружила головы.

— Пойдем, — поторапливал капитан, направляясь к стоявшему на площадке «Москвичу-шиньону».

У машины нетерпеливо расхаживал крепкий парень. Он странно оглядел задержанных, так, словно на распродаже выбирал себе коней. Показав на Вадима, сказал:

— Этого не возьму!

— Да ты что?! — приглушенно заговорил капитан. — Синяки сойдут через неделю. Ты глянь на него — здоров как бык! На таком пахать и пахать.

— Брак, — настаивал на своем парень. — За него дам только половину.

Парень достал барсетку, вынул три сторублевые купюры и отдал капитану.

Дежурный посветлел лицом, две бумажки убрал в карман кителя, третью небрежно сунул в брюки.

— Идите сюда, — окликнул их водитель и распахнул двери фургона. — Полезайте.

— Зачем? — изумился Василий, заглядывая в пахнущий бензином и промасленной ветошью кузов.

— Не тяни время! — прикрикнул парень и втолкнул его внутрь.

Вадим забрался без посторонней помощи, и двери закрылись. Свет померк.

— Куда нас? — дыша с присвистом, спросил Ежов.

— Понятия не имею. Похоже, нас продали.

— Как?

— Как баранов, — сказал Вадим и полетел на пол.

«Москвич» сорвался с места и вырулил на магистраль.

Путешествие в тесном фургончике было довольно продолжительным. Первое время, пока машина мчалась по ровным дорогам центральной части города, его с натяжкой можно было назвать даже комфортным в сравнении с предстоящей тряской. И это не считая могильной тьмы и пыли, зависшей в воздухе.

Но вскоре «Москвич» свернул на грунтовку и по-заячьи запрыгал по кочкам. Вадима с Василием безжалостно швыряло то друг на друга, то на металлические стены. На одном ухабе они едва не ударились лбами о потолок, и так, казалось, длилось без конца…

Однако всему однажды приходит конец, и «Москвич», ко всеобщему облегчению, остановился, заскрипев колесами.