Евгений Сухов - Чужой своим не станет

Блиндажи командного состава были огорожены колючей проволокой, у входа в карауле стоял пожилой унтер-офицер с длинными усами, призванный откуда-то из глубинки Баварии. Немного в глубине – просторная землянка для врача и санитаров.

Майор прошел мимо вытянувшегося караульного и направился в свой блиндаж. Он уверенно распахнул низенькую крепко сколоченную дверцу, обитую жестью. Внутри землянки – никаких перемен. Все вещи лежали на своих местах. На кровати с панцирной сеткой – его планшет. На столе – два неотправленных письма: одно – матери, другое – жене; в аккуратной стопке – оперативные карты. В углу патефон как напоминание о гражданской жизни, добавлявший в солдатский быт забытый уют. Напротив двери – портрет фюрера.

Подняв со стола письма, он сунул их в офицерскую сумку, туда же уложил карты и вышел из блиндажа. Унтер-офицер, показывая почтение, приподнял подбородок, майор Шрадер лишь сдержанно и больше по привычке кивнул, отмечая усердие часового, и заторопился по переходам.

Проскочив мимо прятавшегося между несколькими березами и заросшего со всех сторон высокой травой блиндажа командира полка, майор поспешил далее по траншее в сторону переднего края.

На расстоянии сорока метров от первой линии окопов был возведен фландерный забор: проволочные заграждения и сложная комбинация из кольев, столбов и колючей ленты, обвешанной всюду пустыми консервными банками, чутко реагирующими на малейшее движение.

Перед ограждениями закопаны противопехотные мины; на танковом направлении стоят противотанковые «ежи», сваренные из кусков железнодорожных рельсов и балок. Такая торчащая железяка рвет днища легких танков, как обыкновенную фольгу!

На той стороне – затишье. Война малость подустала и взяла короткую передышку, чтобы продолжиться с новыми силами. Следовало готовиться к любым неожиданностям.

Обычно именно с такой затяжной тишины начинается наступление русских. Так было и три дня назад: русские начали свое наступление ранним утром, в двух местах перешли реку и сумели занять позиции двух батальонов, значительно углубившись в немецкую оборону. Им удалось закрепиться, и теперь они держались так крепко, что их невозможно выковырять ни минометным обстрелом, ни артиллерийским огнем. Командование русских наверняка думает о том, чтобы выровнять линию соприкосновения, а значит, на очереди их полк.

Участок их ответственности был протяженностью в шестьсот метров. В нескольких местах вплотную к самым ограждениям были вырыты четыре хорошо укрепленных подземных хода, в каждом из них в небольших окопчиках круглосуточно несли дежурство стрелки: пристально прислушивались к противнику, отмечали малейшие передвижения.

Один из тоннелей в результате разорвавшегося поблизости артиллерийского снаряда был завален глиной и камнями. Из земли, привлекая внимание русских, торчали бревна и расщепленные разрывами доски. Отправлять людей на эти рубежи было опасно, следовало сначала расчистить ход, укрепить его подпорками. Вот только для такой работы не хватало людей. Не позволяли работать и русские – долбили позиции из минометов, не давая приблизиться.

Стараясь не угодить под шальную пулю, майор Шрадер прошел по траншее, а потом юркнул в узкий проем тоннеля. Разгребая перед собой землю, он продвигался все дальше. В двух местах подземного хода снаряды серьезно обрушили кровлю, так что через перекрытия просматривалось звездное небо. Повеяло холодком. Выглянув в проем, майор увидел, что до ограждений осталось метров пятнадцать, с этой позиции хорошо были видны автоматчики, стоявшие у брустверов. В его сторону никто не смотрел – все их внимание было направлено на позиции русских, где шло непонятное перемещение. Определенно враг готовил какой-то неприятный сюрприз.

Вжавшись плотнее в траншею, Шрадер вдохнул смесь рассыпчатого желтоватого суглинка, смешанного с черноземом, протиснулся в узкий тоннель и в абсолютной темноте прополз к небольшому хорошо замаскированному окопчику, в котором пара наблюдателей следила за передним краем русских.

Опершись спиной на обваленную стенку, отдышался, вытер перепачканный землей планшет. Над головой со свистом пролетела мина и разорвалась где-то на позициях русских. Ей в ответ, будто переругиваясь, с обратной стороны ударила пушка, и в довершение «перебранки» застрочили пулеметы.

Бой стих внезапно, как если бы враждующие стороны заранее условились о прекращении огня. На уши крепко надавило тишиной. Как это бывает только на войне, воспользовавшись нежданной паузой, то ли на радостях, то ли с большого перепуга из березовой рощицы, росшей на нейтральной полосе, звонко заголосил соловей. Его трель хорошо была слышна враждующим сторонам, а потому, чтобы не спугнуть шального, но мужественного певца, негласно установили мораторий на стрельбу. Умолкли даже далекие гаубицы.

До передовых позиций русских было метров сто пятьдесят. По прямой это расстояние не одолеть: прямо перед ним – заминированный участок поля, а потому следовало отползти немного в низинку с рассеченным от разорвавшихся снарядов рельефом, спрыгнуть в глубокую воронку и далее двигаться к самоходке со свернутой набекрень башней – прекрасная защита от выстрелов и осколков снарядов.

Соловей, вдохновленный тишиной и благодарной аудиторией, будоражил душу на высоких разудалых нотах. Сейчас русским наблюдателям было не до майора: завороженные неожиданным концертом, они на какое-то время позабыли о войне.

Воспользовавшись затишьем, Шрадер выполз из окопчика и, вжавшись в землю, пополз в сторону воронки. До нее оставалось метров десять, как вдруг соловей неожиданно умолк. Война тотчас возобновилась – у самой головы майора взметнулся земляной фонтанчик. Грохнули вдали разрывы снарядов, ударная волна докатилась до майора, слегка тряхнув под ним землю.

Некоторое время Шрадер лежал неподвижно, буквально врастая в землю, образуя с ней единое целое. Его будто не было, он как бы перестал существовать, присутствовала только его оболочка, облаченная в мундир пехотного офицера. Прижавшись ухом к земле, майор вслушивался в шорохи, в неровное и глубокое дыхание почвы, определял наиболее подходящее мгновение для броска.

Эхом прокатился по земле разрыв, за ним еще один, такой же мощный, а далее – россыпь осколков по бронированному металлу – это заработал миномет, взрывная волна заставила земную твердь зайтись в рваной дрожи.

Еще несколько минут майор Шрадер прислушивался к звукам. Тишина стояла полнейшая, предоставляя время для обдумывания, потом тело сжалось в пружину, и его словно выбросило из воронки.

Шрадер бежал к покореженной самоходной артиллерийской установке и ощущал каждый свой мускул, каждый напряженный нерв; потом споткнулся о рваную гусеницу и кубарем полетел под груды железа, скрываясь за бронированной башней. По покореженному осколками металлу запоздало заработал тяжелый пулемет, заставив подбитую самоходку вновь переживать трагические минуты.