Александр Тамоников - Нетленный

– Молчи, грязный безбожник, скоро узнаешь… – хрипло зашипел мужик.

Всхлипнула Варвара. Продолжать расспросы как-то расхотелось. Зачем, если и так узнаю? Через пару минут я рискнул подползти к щели. Охранники удалились из видимой зоны, но явно находились неподалеку. Отзывчивые люди, ничего не скажешь.

– Лучше бы поесть принесли, сволочи, – прошептала Варвара.

– Ты хочешь есть? – удивился я.

– Нет, – вздохнула девушка. – Кусок в горло не полезет.

Она сползла с циновки и стала обследовать пещеру, перебираясь на корточках вдоль стены. Подобрала полы юбки, поползла в дальний конец, где сходились и куда-то заворачивали стены.

– Здесь чувствуется свежий воздух, Никита, – сообщила из темноты Варвара. – Над головой проем – узкий, голова туда точно не пролезет. Он извивается – что-то вроде вентиляционной отдушины.

– Точно голова не пролезет? – на всякий случай уточнил я. Будут ли держать пленников в пещере, откуда есть выход?

– Точно, Никита. Тут даже младенец не пролезет. Только мышь летучая пролетит.

После этого последовал истошный вопль! Я вскочил, ударился макушкой о потолок, кинулся на корточках ее спасать. И сам чуть не стал заикой, когда из узкого проема вырвалось что-то крылатое, ударило в голову, стало метаться кругами, биться о стены…

Происшествие взбодрило. Лучше бы она не поминала о летучих мышах! Тварь прилипла к доске, успокоилась. Я мог любоваться ее неподвижным силуэтом. Она висела головой вниз, частично расправив крылья с перепонками, поблескивали круглые глазки.

– Никита, где она? – жалобно спросила Варвара. – Улетела? Она так меня напугала… Вот же вампир.

И куда бы она, интересно, улетела?

Мы снова пререкались. Она не хотела покидать щель, пока мышь в пещере. Я пытался объяснить, что мышь так и будет в пещере, пока она не отойдет от щели.

– Мышь не кусается, – уверял я, – это просто мышь с крыльями.

– Как не кусается? – ужасалась Варвара, – это вампир, она питается кровью млекопитающих, когда те спят. Мы – млекопитающие, у нас есть кровь, мы иногда спим…

Спорить с ней было трудно даже в текущих условиях.

– Ты не мужик! – возмущалась Варвара. – Настоящий мужчина давно бы убил эту тварь!

На самом интересном месте клацнул замок, распахнулась дверь, и прилипшая к ней летучая мышь оказалась снаружи! Она умчалась, заполошно маша крыльями.

– Выходить! – густым басом приказал охранник.

Вступать в полемику было бесполезно, нас бы все равно вытряхнули…

Руки были связаны, причем у обоих. Я шел и скрипел зубами – могли бы женщину и пожалеть. Куда она сбежит? Мужики с топорами шли сзади и немного по бокам, следили за каждым нашим шагом и давали лаконичные указания: прямо, презренные крысы, направо…

Мы спустились с пригорка, вошли в деревню. Я обернулся. Скалы остались за спиной, на краю зеленого бора. Конический холм с загадочным сооружением закрыли деревья на дальнем склоне. Мы шли сквозь поселок староверов, и я от любопытства выворачивал шею. Здесь не было заборов, в окнах старых бревенчатых изб отсутствовали шторы. «Архитектура» примитивная – ни карнизов, ни наличников. Многие сооружения заглублялись в землю, являясь типичными землянками с плоской крышей. Со стрех свешивались тряпичные ленты. Сравнительно высокое строение с заостренной кровлей – возможно, местный скит. Пустырь вокруг постройки (в ямах у скитов староверы обычно и хоронили своих единоверцев). Во всем остальном обычная деревня – века назад так и жили. Бревенчатые жилища, дощатые сараи, забитые чурками дровяники, колодцы, чурбаки для колки дров, нужники.

Ворчали, но не бросались собаки, собирались люди, с любопытством глазели на нас. Женщины, мужчины, старики, дети. Невыразительные, серые лица, картузы, кафтаны, платочки, безвкусные юбки без намека на гофру или драпировку. В одеждах преобладали серые и черные тона. Люди молча смотрели, кто-то с интересом, кто-то с настороженностью.

Поселок был растянут, живых душ в нем хватало. «И эти люди многие десятилетия варятся в собственном котле? – недоумевал я. – Полностью себя снабжают, во всем самодостаточны? Возможно, у них есть кузня, но сомнительно, что сами шьют одежду и все такое. Как насчет пополнения общины со стороны? Почему бы и нет? Бывшие беглые каторжники, недовольные властями крестьяне, потом – дезертиры советской армии, зеки, сбежавшие из красноярских колоний. Всяческий сброд и их потомки (оттого и нет дефицита желающих помахать топором), а теперь – примерные братья по вере…»

Электричества, понятно, не было, топили дровами, еду готовили в печах. Воду добывали в колодцах и в реке. Они хоть знают, в каком веке живут? Утоптанные тропки, кое-где постриженная трава, курятники. На лугу вблизи речки паслись коровы. Что с ними было не так?

Опрятную избу в середине деревни опоясывал забор – единственная ограда на все поселение. На крыльце стоял внушительный детина в коричневой косоворотке. Волосы на лбу обвивала черная повязка. Он скосил глаза на Варвару, скабрезно ухмыльнулся (видимо, не чуждо ничто человеческое). Потом кивнул сопровождающим, схватил меня за ворот, втолкнул в избу, то же самое проделал с Варварой.

У тутошних воинов имелось даже огнестрельное оружие: древние охотничьи ружья, передаваемые, видимо, из поколения в поколение. В доме и на подступах я насчитал как минимум четверых, не считая тех, что волоклись за нами из пещеры. Нелепая мысль: а ведь их могло быть больше, не изувечь ты вчера целый отряд. Эти люди были в курсе, смотрели на меня исподлобья, и ясно, что бы сделали со мной, дай им волю.

Мы стояли в шаге от порога в просторной горнице. Сесть не предложили. В принципе, без роскоши – белые салфетки на столе и комодах, что-то вроде кушетки, закрытый шкаф. Несколько скромных меднолитых икон, расписанных в каноническом стиле, без византийского пафоса и буйства красок. Скорбный лик Христа, печальная Богоматерь. Лишенный украшательств восьмиконечный крест над иконами.

– Зиновий, они здесь, – прозвучал негромкий, исполненный почтительности голос.

В глубине дома раздавались женские голоса, лепетал ребенок. В подобных общинах сурово наказывают за прелюбодеяние. Но был ли хоть один наставник, который не имел бы нескольких наложниц?

Я покосился через плечо. Конвоиры вросли в пол, торчали с каменными лицами. Варвара опустила голову, тоскливо смотрела под ноги. Я готов был биться смертным боем, чтобы вытащить ее отсюда, но как? Оставалось терпеть, присматриваться.

Я поглядывал по сторонам. Субъект, к которому нас доставили, задерживался. Явно важный человек – полновластный наставник своих единоверцев.

Слева в дальней стене был узкий коридор, справа широкий проем, за ним еще одна комната. Беленые стены, неровный деревянный пол, угол русской печи с забеленным дымоходом. На полу между печкой и стеной стояли ведра, глиняные горшки. Я вздрогнул: на полу, задвинутый в угол, стоял… тот самый саркофаг, вокруг которого в последние дни было сломано столько копий! Намокла спина, дыхание перехватило. Это, безусловно, был тот самый саркофаг. Его снимки, сделанные Василием Злобиным, я видел у Сергея Борисовича! Вполне компактный, семьдесят на сорок и еще сорок в высоту, явно из мрамора – серо-голубой, с вкраплениями белого. Ни о чем не говорящий барельеф на нижнем утолщении, такой же узор на верхней окантовке. Он смотрелся внушительно, солидно, несмотря на малые габариты. Саркофаг закрывала глухая крышка, прикрепленная к корпусу с помощью замазки. Снимать ее явно не пытались – почему, интересно? Что эти люди могут знать о древних легендах, о голубоглазых мертвецах, плавающих в розовом растворе, и связанных с ними проклятиях? Почему не открыли?