Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

«Всем членам, террорестической групперовки! Предлогаем вам немедленно прикратить противоправные деяния, за которые Законодательством Республики, придусмотрена самая строгая мера уголовной ответственности. В случае, добровольно здачи кого-либо из Вас, он будет рассмотрен как смягчающее обстоятельство при рассмотрении дела в компетентных органах».

Типография. Номер заказа. Тираж 299 экз.

«Шикарно, — сказала Босая, складывая бумажку в рюкзак. — Ну вот, теперь я не одинока, и я теперь “кнігу маю з друкарні пана Марціна Кухты”. Просто любовное письмо какое-то. Оставлю для коллекции».

«И богатая у тебя уже коллекция?»

«Ты себе даже представить не можешь. Повестки, списки, сиськи, письки, обращения, объявления… Найди лишнее».

Лишнее я нашёл. Но это было потом, а пока что я сидел в комнате, где когда-то любили выпить наливки и выкурить трубку-другую мои почтенные предки, и наблюдал, как другие заложники играют в карты. Колода была найдена Виталиком за подкладкой его куртки, нескольких карт не хватало — похер: блестя глазами, они с азартом бросали карты на стол и дружелюбно покрикивали друг на друга. Меня присоединиться никто не позвал, зато в мужскую компанию были без возражений взятые Госпожа Ацтекская и Женщина в зеленом. Это были свои бабы. Свои в доску.

Доска была широкая, некогда за ней помещалась вся моя благородная фамилия, а колода, конечно же, оказалось эротическая: тридцать три коровы, как в том старом мультфильме. Красавицы с млеющими взглядами и млечными грудьми летали туда-сюда по дубовому столу. Играли в подкидного дурака — самую простую и универсальную игру. Выиграл Виталик. И ещё раз. И ещё.

«А давайте на раздевание, — предложил он с искренней улыбкой победителя, ловко тасуя карты. — Бля, что-то настроение сразу поднялось!»

«Я за, — коротко поддержал его Кунце. — Пусть Шпецль порадуется».

Хмурый Шпецль, который сидел в углу со сложенными на коленях руками, вздрогнул, услышав своё имя, и с надеждой взглянул на Кунце. Но Кунце был погружен в карты, и взгляд Шпецля снова погас.

Ну вот почему мне всегда достаются такие немцы, думал я, тупо вслушиваясь в короткие переговоры Фаллических символов, что звучали всё реже и реже. Все мои знакомые в столице имели заграничных друзей, коллег или просто регулярно катались за кордон. Они представляли меня самым разным людям оттуда, из тех мифических стран, которые никто не называл Странами Замков, но где происходило всё самое интересное и значительное. Полякам, литовцам, немцам, чехам, англичанам. Мы жали друг другу руки и вели занимательные беседы, и они говорили на прощание, что я очень интересный человек и мы, конечно же, остаёмся на связи. Был даже некий швейцарец, который объезжал всю Европу на детском самокате и заглянул по дороге к нам в Минск. Как его звали? Эжен? Тот Эжен никогда не расставался со своим самокатом, он даже в туалет ходил с ним, опасаясь, что жители Страны Замков присвоят его транспортное средство и он так и не доедет до Владивостока. «Эжен, но Владивосток — это же schon не Европа?» — спросил я на своем унылом немецком, одном из государственных языков Конфедерации. Он не понял, в чём проблема и чего я от него хочу.

Наверное, он просто плохо владел немецким… Я перезнакомился с целым сонмом очаровательных иностранцев — и все эти встречи завершились абсолютно ничем. Они исчезали из моей жизни, но продолжали переписываться с моими знакомыми, приглашать их в гости, организовывать с ними проекты и пить пиво на проспектах и водку у них на дачах. Они были чудесны, эти люди из свободных Эўропаў: непринужденные взгляды, корректность, культура в каждом слове, каждом жесте. А мне даже краткосрочную визу никто не давал. Будто судьбой для меня было подготовлено совсем другое искушение Старым Континентом. Будто мне от Европы остались какие-то крошки, которые просто насыпали в один случайно выбранный туристический автобус, чтобы я их подгрёб и успокоился. Кунце и Шпецль были той Европой, которую я заслуживал. Наверное, виной была моя любовь к истории. Нашей величественной и древней Истории, которую уже никому не удастся сфальсифицировать.

Если тебе шестнадцать, под твоим окном выбивают ковры, а в соседнем подъезде живет девочка, которая любит сажать себе на соски лилипутов — ты думаешь чем угодно, но не головой.

Встречи с моей новой подругой были нужны мне, как зелье. На меня начали поглядывать искоса, я перестал видеться с приятелями — разве я мог променять встречи с моей Глюмдальклич на каких-то дебилов, у которых всё было так предсказуемо и примитивно? У неё тоже не появилось близких знакомых, она никогда не жаловалась, но, кажется, в нашей школе её не любили. Да я и не представляю себе, как её мог кто-то любить. Выходные тянулись долго — но и на выходных мы с ней делали всё, чтобы увидеться: хотя бы на несколько часов, за школой, в лесу, у железной дороги… А потом случилось то, что должно было случиться.

Все в нашей школе знали эту игру. В женской раздевалке возле спортзала выключали свет, и туда как раз в тот момент, когда девчонки переодевались после физкультуры, забегал кто-то из моих одноклассников. Забегал с вытянутыми руками и… кто больше грудей нащупает, тот и выиграл. В нашей школе даже проходил чемпионат по этому виду спорта: были свои лидеры, были аутсайдеры, но большинство, конечно, было зрителями. Девчонки сами признавались, кого схватили, а кого нет — да это было и так ясно, по крикам, слезам и смеху. Я в таких забавах не участвовал — хотя был обязан пройти испытание: поэтому меня однажды просто запихнули в тёмную раздевалку и пообещали объявить бойкот, если я выйду с нулевым результатом. Какая-то из одноклассниц — теперь я думаю, что она была в меня влюблена — взвизгнула, другие застыли. Одна за другой, высоко держа подбородки, девчонки вышли мимо меня в коридор. Я остался стоять в темноте, как дурак. Всё закончилось мирно… В шестнадцать лет в такие игры играешь уже без особого удовольствия — если ты, конечно, не полный идиот.

А вот в классе моей Глюмдальклич забава процветала вовсю. Только новенькая до поры об этом не знала.

Но что-то всегда случается в первый раз. Парень, который с выставленными вперед ладонями вбежал в раздевалку, где вместе с другими переодевалась моя тайная подруга, был не из худших. Просто он хотел признания, мужского и женского, и искренне считал, что это просто такая игра. Раздался привычный вопль, девчонки выпрыгивали из раздевалки одна за другой, некоторые — так и не успев до конца переодется в штатское; те, кто ждал в коридоре, с равнодушными ухмылками считали: раз, два, три… И тогда из раздевалки послышался какой-то совершенно невероятный звук. Да, это тоже был крик. Но не девичий. Это был крик молодого раненого самца. Он повторился, он стал просто невыносим. Кто-то включил свет, заглянул внутрь — и столкнулся с тем самым игроком, который решил поставить рекорд.