Ивар Рави - Зеноби

Саид замолчал, а я сидел, ошарашенный, переваривая информацию. Двадцать первый век, а женщина как была разменной монетой, так и осталась. И пусть в России все не так грустно, но домашнего насилия в отношении женщин и харрасмента там тоже хоть отбавляй. После единичного случая изнасилования беженки-сирийки, я начал привыкать, что лагерь — достаточно безопасное место, как появляется новая напасть: работорговцы двадцать первого века.

— Саид, а почему администрация лагеря такое позволяет? — это был первый вопрос, пришедший мне в голову. Лагерь под протекторатом Красного Креста, а значит, и ООН в деле, хотя бы косвенно.

— Формально никакого нарушения закона нет, стороны добровольно вступают в брак. А если попытаться помешать — поднимется такой крик, типа навязывают европейские ценности, лишают традиций и обычаев. Да и сориться с основными финансистами не с руки. Иордания не в состоянии содержать этот лагерь, здесь почти сорок тысяч душ, помощь Франции и Америки ты сама видела. Периодически бывает помощь от других стран и благотворительных организаций. Но ежедневное содержание лагеря, подвоз воды и еды, электроэнергия, вывоз мусора, это десятки миллионов долларов в месяц. Хорошую помощь дважды привозила Россия, но где она теперь, эта Россия? Бомбит террористов, а до нас никому нет дела, — печально заключил Саид.

— Я почему все это тебе рассказал, Саша? Я знаю, ты очень порядочная и хорошая девушка, просто бывает и такое, хоть и крайне редко, что родители могут отдать дочь против воли. И тогда бывают плач, крики, слезы. Если увидишь такое, не вмешивайся, ты все равно ничего не сможешь сделать, а себе можешь создать проблемы, они люди очень богатые, а этот мир принадлежит тому, кто с деньгами или с оружием. Еще лучше будет, если ты просто не будешь ходить в ту сторону, вглубь лагеря.

Саид замолчал. Я тоже молча смотрел на него — хороший он человек, видно, как он близко к сердцу принимает все это, но не в его силах что-либо изменить, вот и расстроен.

— Саид, это неправильно, неправильно пользоваться бедственным положением людей, это бесчеловечно! — я почти кричал, обуреваемый эмоциями. — Вот так бесчеловечно пользовать девушек, вынуждать родителей мириться с этим, где же справедливость?

— Тише, Саша, не кричи. Все об этом знают, но работающие здесь просто делают вид, что их не касаются эти внутриарабские проблемы. И ты просто сделай вид, что тебя не касается тоже. Иногда приходится поступаться принципами, — с этими словами Саид поднялся и, пожелав мне спокойной ночи тихо растворился в темноте лагеря.

Оглушенный информацией, я даже не попрощался в ответ: конечно, я понимал, что мир несправедлив, понимал, что каждую минуту с голоду умирают люди, а рестораны выбрасывают на свалку миллионы тонн еды, не устроивших привередливых покупателей. Я понимаю такую ситуацию где-нибудь в Африке, где во многих государствах еще не отошли от родоплеменных отношений. Но арабский мир, давший миру столько мыслителей, поэтов, астрономов, врачей! Это было выше моего понимания. Со школы еще помнил, как ошарашены были крестоносцы, попавшие на Ближний Восток, его культурой, развитием. А сейчас арабский мир отставал в своем развитии от себя самого восьмисотлетней давности.

Я еще час сидел на скамейке, чертовски захотелось курить, а еще лучше выпить. Я сходил в палатку, стрельнул две сигаретки у Амели, единственной курящей среди нас, и под изумленными взглядами Аиши и Селимы закурил, поперхнулся, закашлялся, но стоически продолжил курение. Голова закружилась, ноги подкашивались, но меня преследовали слова Саида «сделай и ты вид, что тебя это не касается». Вторую сигарету просто выбросил в урну, предварительно раздавив и измочалив ее в руке от избытка переполнявших меня чувств, главным среди которых была лютая ненависть к саудитам, которых никогда не видел в глаза.

Вернувшись в палатку, я долго не мог уснуть, беспокойно ворочаясь. Позавидовал соседкам, кто-то сопел, кто-то похрапывал, но все они давно спали, только я один, снедаемый ненавистью к саудитам, никак не мог уснуть. Размышляя о бедных сирийках, которых покупают за карманные деньги, не заметил, как тихо провалился в сон.

«Для обозначения временного брака используется термин „мут’а“. Порой временный брак называют также „сига“ от названия брачно-договорной формулы, оговаривающей условия вступления в брак. Слово „мута“ в исламе имеет также значение компенсации невесте в случае отказа от брака после того, как были достигнуты договорённости о предстоящей свадьбе (хитба). В этом случае форма и размер компенсации определяется по соглашению сторон, или в случае разногласий определяется мусульманским судьей (кади).

Согласно суннитской точке зрения, такой брак существовал среди арабов до ислама во времена невежества (джахилия), в то время как по шиитской версии этот вид брака узаконен шариатом. У последних временный брак практикуется по сей день, и количество таких браков у шиитов не ограничено. Временный брак в настоящее время у мусульман суннитов категорически запрещен и приравнивается к прелюбодеянию!»

— все это я вычитал из Википедии.

Стоп! Но саудовцы сунниты! Это как получается, что они, жители страны, где расположена главная исламская святыня, нарушают закон? Или Саид мне неверно сказал про временный брак, или это не временный брак, а просто женитьба по дешевке, применяемая некоторыми из саудовских богачей. Голова опухла от попыток разобраться во всех этих тонкостях.

Я выключил телефон и застегнул свои сандалии, собираясь на работу.

— Сегодня на обход палаток не надо идти, — сообщила мне Синди, — им не до жалоб, они ждут гостей.

Мне показалось, что в голосе Синди промелькнула горечь и злость. Ничего себе, даже эта бесчувственная каланча, и то расстроена. Видимо процедура сватовства в лагере, сопровождаемая слезами, была ей знакома и не вызывала положительных эмоций.

Так как у меня выдался свободный день, я решил его посвятить походу по торговым ларькам, которых в лагере было в избытке. Но, к моему удивлению, часть киосков была закрыта, да и вообще в лагере было необычно оживленно: сновали стайки ребятишек, взрослые женщины группой по два-три человека ходили из палатки в палатку. Мужчины, наоборот, сгруппировались по несколько человек или курили, о чем-то разговаривая, или с мрачными лицами сидели на корточках перед своими жилищами и грызли тыквенные семечки, сплевывая кожуру прямо под ноги. По их мрачным лицам было понятно, что им предстоящий приезд делегации не по душе.

Две большие палатки с правой стороны линии, стоявшие сразу после дирекции, были освобождены. Несколько арабок под руководством Труассо спешно наводили в них порядок, завязывая пестрые шелковые ленты при входе, подметая прилежавшую территорию. Пара горшков с пальмами украшала вход в одну из палаток. Сам директор носился от одной палатки к другой, как наскипидаренный. Приготовления по встрече дорогих гостей были в самом разгаре, в отличии от арабов, лицо директора скорее было в радостном ожидании, и вся его суетливость лишь подчеркивала, что для него этот приезд — важное мероприятие.