Валерий Ковалев - Иловайский капкан

— Привет, — улыбнулся Шубин, чувствуя запах знакомых духов. — Как сама, как дети?

— С нами все хорошо. Ты-то как? Вон какой бледный.

— Не беспокойся, со мной все нормально.

— Здесь для тебя соки и все то, что разрешил Михаил Антонович. Может, хочешь чего-нибудь?

— Спасибо, дорогая, — взял ее руку в свою Шубин. — Спасибо. Чем занимаются Юра и Аленка?

— Сидят дома. В город выходить опасно.

— Чего так? — широко раскрыл глаза муж. — Ведь теперь власть вроде у народа.

— На улицах полно западенцев Тягнибока и боевиков Яроша из «Правого сектора». Ловят и избивают милиционеров, а по ночам начались грабежи еврейских квартир. Многие срочно уезжают из Киева.

— Вон оно как, — протянул Шубин. — Теперь все ясно. А что слышно про «Беркут»?

— Он в вашем военном городке вместе с семьями. Я звонила подруге. Периметр окружен боевиками, но на штурм пока не идут. Оттуда никого не выпускают. Ведут переговоры о сдаче.

— Это вряд ли, — хмыкнул муж. — Наши теперь при оружии. Жаль, семьи их связывают. А теперь слушай меня внимательно. Больше сюда не приходи.

— Да я же… — начала Оксана.

— Я повторяю, слушай, — жестко сказал Шубин (та испуганно кивнула). — Как только вернешься домой, собери все самое необходимое и погрузи в нашу «Ниву». Детям скажи, что едете в гости к бабушке в Стаханов. То же самое соседям. С собой для охраны захватите Аскольда. Здесь в ближайшее время будет установлен бандеровский режим со всеми вытекающими. По принципу «наша влада повынна буты страшною». Я тебе рассказывал.

— Ужас, — прижала ладони ко рту Оксана. — Неужели так и будет?

— Все к тому шло, — уставился в потолок Шубин. — За меня не беспокойся, тут, как знаешь, Валера Шалим. Мы приедем туда же, как только я встану на ноги. А теперь вытри слезы и иди. Делай все, как сказал. Буду тебе позванивать.

— Иду, родной, — наклонившись, поцеловала его в щеку жена, быстро встала и ушла, оглянувшись на прощание.

Шубин между тем задумался. От Киева до Стаханова семьсот двадцать километров, и на внедорожнике их можно проскочить часов за десять, с остановкой на ночевку. Трассу жена знала, в прошлом году они ездили по ней в отпуск, и машину водила прилично. Трехлетний «немец» Аскольд, прошедший выучку в служебном питомнике УВД, в пути будет отличной охраной. По команде «фас» порвет горло любому.

«Так, а где же мой сотовый телефон?» — всплыла в голове мысль, и Шубин посмотрел в сторону дальнего окна, в которое с интересом пялился Шалимов.

— П-ц-ц, — издал шипящий звук майор, прапор вздрогнул и обернулся.

Обойдя другие кровати, у двух из которых тоже находились посетители, он, помогая себе костылем, прихромал к начальнику и уселся на стуле.

— Как твоя нога? — поинтересовался Шубин.

— Заживает, как на собаке, Александр Иванович. Врач сказал, через пару дней снимет швы и адью, можно лечиться амбулаторно.

— Добро. Слушай, а кто меня сюда доставил?

— Мы с Петром. А в чем дело?

— Где мои камуфляж и мобила?

— Шмотье под замком у кастелянши, там же, где и мое. А мобилу, удостоверение и бумажник я притырил до времени в надежном месте.

— После ужина и обхода принесешь их мне. Кстати, что тут за контингент лечится вместе с нами?

— Всякой твари по паре. На койках у крайнего окна два западенца с майдана. У одного дырка в черепе, у второго сломана ключица. Этот второй час назад звонил какому-то сотнику. Мыслю, сообщил о нас, сука. Остальные — избитые на улице зеваки и один работяга, упал с лесов на стройке. Вот вам, Александр Иванович, моя финка, — сунул холодное под одеяло, — а у меня дубовый костыль. Если что, сломаю, сойдет за нунчаки.

— Думаешь, за нами придут?

— Чем черт не шутит? — пожал плечами Шалимов.

И не ошибся. На следующее утро во время врачебного обхода в палату, гремя берцами, вошли двое в пятнистом камуфляже, с тяжелыми кобурами на ремнях, воняющие дымом и перегаром.

— Слава Украини! — заорал первый, с оселедцем на бритой голове и серебряным шевроном на рукаве куртки.

— Гэроям слава! — вразнобой откликнулись от окна. — Будь ласка, проходьтэ, панэ сотнику.

— Вы что себе позволяете?! — возмутился врач поведением пришедших. — Здесь не казарма, а больница.

— Мовчи, москаль, бо дам в пыку, — вылупил на него мутные глаза сотник. — Стэпан, дэ ти бэркуты? — повернул к окну голову.

— Ось цэй и цэй! — встав с койки, ткнул парень с загипсованным плечом пальцем в Шубина, а потом в Шалимова.

— Тэ-эк-с, — заложив руки за спину, подошел к койке майора сотник и стал его пристально разглядывать.

— Глаза поломаешь, — нахмурился тот, — чего надо?

— Ты бэркут?

— Беркут. Что дальше?

Сотник развернулся и направился к поднявшемуся навстречу с койки Шалимову.

— А ты?

— И я. А ты кто будешь?

— Я нова влада, — процедил сотник. — И можу вас розстриляты. Алэ покы нэ буду.

— А м-може повбываемо их та пидэмо? — потянул ТТ из кобуры второй, до этого громко икавший.

— Нэ можно, — чуть подумав, изрек сотник. — Мы их будэмо судыть, як зрадныкив украинского народу. Значыть так, — обернулся в сторону окна (Степан изобразил подобие строевой стойки), — будэшь наглядать за бэркутамы. Щоб нэ втиклы. Видповидаешь головою!

— Ось тоби пистоль, — прошагал к Степану второй и протянул ему свой ТТ, — тримай, у нас тэпэр цього добра багато.

— Ну шо, Васыль, пишлы? — обратился ко второму. — Пошукаемо щэ пташок, з цима покинчэно.

— Зараз, пане сотнык, — пробубнил подручный, обыскав напоследок тумбочки спецназовцев и забрав с собой бритву с одеколоном, принесенные Оксаной для мужа.

Приказав доктору следовать за собой, «гэрои» покинули палату, и в ней установилась тишина, нарушаемая жужжанием бьющейся в стекло окна мухи.

Шубин разжал пальцы, крепко сжимавшие финку под одеялом, и переглянулся с Шалимовым. Тот невозмутимо поигрывал костылем в волосатой лапе. В том, что они с Валерой при необходимости положили бы «гэроив» на месте, сомнений у майора не было. Но Шубин пока не мог ходить, и с этим приходилось считаться. Но и оставаться в больнице дальше было нельзя. Не сегодня завтра их могли арестовать и поместить в следственный изолятор.

Когда наступило время обеда и санитарка развезла лежачим больным пищу, Валера, хромая больше, чем раньше, проковылял к койке Шубина, взял с его тумбочки тарелку и стал кормить майора из ложечки манной кашей.

— Значит так, — прошептал тот в ходе процесса, — во время тихого часа выйдешь из палаты в гальюн, заберешь из притырки мою мобилу с документами и позвонишь Юрке. Коротко расскажешь ему, что к чему. Ночью будем уходить, утром будет поздно.

— Понял, командир. Не дурак, дурак бы не понял.

— Да не пихай ты в меня эту кашу, черт! — пробурчал Шубин. — Я ее глотать не успеваю.