Ульяна Подавалова-Петухова - Любовь и проклятие камня

«Она не держит зла. Она простила», – эта мысль омывала истерзанное сердце, и хотелось улыбаться, даже пусть и сквозь слезы.

Вдвоем они провели церемонию, а потом долго сидели, прислонившись спинами к могильному холмику. Тишину нарушали лишь голоса леса: то белка защелкает, то кукушка вдруг закукует жалобно и тревожно, то сорока, дразня куницу, застрекочет. Сосны здесь у самого обрыва гудели протяжно, и в этом гуле Соджуну вдруг почудилась песня, скорбная, давящая. Солнце слепило глаза, поэтому он сидел, смежив веки. На сердце впервые за все это безумно долгое время было не так тяжело – легко там уже никогда не будет, – но дышалось свободнее. Елень, сидящая так близко, что он касался бедром ее бедра, ощущая тепло, молчала, закрыв глаза, и ей тоже было легко. Соджун это чувствовал.

Песня вдруг стала разборчивее, яснее, хоть Соджун и не понимал слов. Он распахнул глаза и посмотрел на Елень. Она так и сидела, привалившись натруженной спиной к могиле мужа и сыновей и пела. Пела едва слышно, едва уловимо, едва открывая губы, пела колыбельную на диковинном, неведомом языке. Слов не разобрать, но благодать, разливающаяся вокруг и проникающая в самую душу, умиротворяла. Эта песня была для мертвых, для их упокоения, но и живым становилось спокойно на душе.

Потом был долгий путь домой. На полпути Елень попросила разжечь костер, сетуя, что замерзла. Соджун спешился и действительно развел огонь. Елень, когда тот хорошо разогрелся и давал достаточно тепла, попросила Соджуна снять ханбок. Тот отнекивался, догадавшись, что женщину интересовала рана, но Елень все же настояла. Видимо, со стороны было виднее, как капитан бережет руку, стараясь ею не шевелить. Повязка промокла насквозь, выпачкав в крови одежду. Женщина быстро и ловко сменила ее, сердце заныло сладостно от нежности: Елень позаботилась и прихватила с собой и чистую повязку, и лекарство. Он смотрел на любимую и почти не чувствовал боли, впрочем, как и холода: ледяной ветер стегал по голому телу студеным кнутом, но жар костра был сильнее, а сильнее огня – любовь, живущая в сердце всю сознательную жизнь. Вот только в ней Соджун никогда не признается Елень. Ему достаточно и того, что она рядом и ее тонкие пальцы касаются его кожи. О большем же мечтать…

А потом они ели в таверне, в той самой, где утром брали поминальный обед, и Соджун видел, как Елень ест, и в душе царил покой и мир. Она пару раз ловила на себе его взгляд и один раз даже улыбнулась, капитан, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. Он, правда, старался вида не показывать, лишь как бы между прочим подложил ей кусок пожирнее. Она на мгновение замешкалась и кивнула в знак благодарности.

Елень была благодарна. Сейчас она чувствовала, что готова на многое, стоит лишь капитану попросить. До этой поездки ей казалось, что он старается загладить свою вину перед ней и ее семьей, но сейчас… Сейчас она точно знала, что Соджун не виноват в том, что случилось. Он точно маленький винтик в огромной телеге. Если винтик сломается, его заменят на другой, даже не придав этому значения. Вот только если бы не капитан, не было бы на свете и ее: убили бы там же, в спальне, где было так сладостно по ночам. Но он успел! Он просто влетел в разгромленную комнату. Весь – с головы до пят – в чужой крови ворвался и ударил мечом. Если бы не он, она была бы мертва: от болта, пущенного в упор, спасения нет, а отойти она не могла – сзади стояли дети. В тот момент, в тот страшный момент, ей на миг показалось, что он готов был встать, закрыв их своей спиной. Глаза об этом не говорили, они кричали! И потому сейчас Елень улыбалась.

– Господин, а вы не знаете…, – начала было женщина, но замолчала.

Соджун поднял голову от тарелки.

– О чем?

Елень водила ложкой в миске с супом и не решалась спросить.

– А дом…

Капитан все понял. Он вздохнул.

– Вы хотите посмотреть?

Елень затрясла головой, на глазах мгновенно вскипели слезы, и она незаметно их смахнула.

– Там… живут?

– Нет, я вчера только там был.

Женщина вскинула голову.

– Правда? – с жаром спросила она.

– Правда, там… там все осталось… как в ту ночь.

Елень кивнула.

– А его охраняют?

– Нет, а зачем? Там только строения остались, – ответил капитан и посмотрел на Елень. Но та, услышав его, закачала головой. А на губах заиграла злая усмешка.

– Нет, там кое-что осталось.

Соджун недоумевающе посмотрел на нее. Она смотрела прямо в глаза, и этот взгляд из-под шляпы обескураживал капитана.

– Там…, – начал он и не договорил, лишь глянул на нее. Она, поймав его взгляд, кивнула. – И много?

– Много.

Соджун перестал есть. Конечно, семья советника по торговым делам не могла жить бедно и не могла не иметь сбережений, но обыск привел лишь к тому, что изъяли драгоценное оружие, да две женские шкатулки с украшениями и безделушками. В спальне, правда, нашли пару золотых черепах да несколько серебряных жаб, но на этом все. Как ни искали. Оказывается, просто плохо искали.

– Зачем? – наклоняясь к ней, шепотом спросил Соджун.

– Не хочу, чтоб досталось кому-то еще, – прозвучало в ответ.

Елень промолчала о том, что так она хотела отплатить за погребение мужа и сыновей. Промолчала, так как знала, капитан поступил так, потому что иначе поступить не мог, и дело совсем не в деньгах.

Соджун думал. Пробраться в дом не составит труда, выбраться тоже не проблема. Вопрос в другом, а куда все спрятать? В доме столько ушей и глаз! Нужно все обдумать. И обдумать как можно быстрее, не ровен час в дом въедут жильцы… Но как ни старался Соджун не мог представить, что в этом замечательном доме кто-то будет жить. Как страшно!

Елень не знала, почему замолчал капитан, и потому решила рассказать.

– Три. Один в конюшне, второй – под полом кухни, третий – под камнем кры…

Соджун накрыл ее руку ладонью и как бы между прочим огляделся. Женщина замолчала. Ладонь была горячей, мозолистой и большой. Елень попыталась вытащить пальцы, но Соджун просто убрал свою руку и продолжил есть как ни в чем ни бывало.

– Я все обдумаю и дам вам знать. Можно сегодня вечером…

– У вас сегодня смотрины.

Соджун с досады даже стукнул ложкой по краю миски. Эта свадьба…

– Вы не можете идти против отца, не терзайтесь.

Капитан посмотрел на Елень и промолчал, а лицо было скорбное, с таким обычно на плаху идут. Ощущения у молодого мужчины были под стать лицу.

А вечером пустая телега въехала в открытые ворота, и Елень правила лошадью, направляя на задний двор. Старик встретил рабов и хмыкнул, увидев обветренное, чумазое лицо рабыни, которая так подобострастно поклонилась своему господину. Соджуна не было дома, как сказала Микён, он уехал к доктору Хвану для осмотра раны. Со вчерашнего дня ведьма так и не встретилась с Соджуном, ну это и хорошо. Глаза б ее не видели, но, скрепя сердце, старик держал слово, которое дал своему сыну. Вот и сейчас встретившись глазами с рабыней, он лишь хмыкнул и довольный пошел к себе. Настроение должно оставаться хорошим, ведь как вернется Соджун, они поедут на смотрины, а там и до свадьбы недалеко.