Александр Бушков - Антиквар

— Только не дедушка, а отец.

— Ну, это детали… Главное, я правильно угадал.

— Ну да. Вот откуда шашка, я вам точно не скажу, она у них в доме валялась испокон веков…

— Чёрт знает что… — протянул Смолин, заворожённо созерцая клеймо внутри портсигара. — Надо же, какая вещица…

— Бывает, — спокойно сказал Максим, лучась самодовольством и уверенностью в себе. — Я тут пролистал местную газетку… у вас в какой-то развалюхе нашли чернильницу Санкт-Петербургского охранного отделения…

— Быть не может! — изумился Смолин.

— Точно!

— А мы-то тут сидим, как в берлоге, ничего не знаем, что под самым носом творится… — сказал Смолин, старательно избегая иронии в голосе, для которой было ещё не время. — Ну хорошо, это лирика, перейдём к грубой прозе… Что же вы хотите, Максим, за эти уникумы?

— Портсигар — десять штук евро. Нормально, по-моему. Вы же антикварщик, вы-то его сможете со временем продать и подороже.

— Пожалуй… А баксы, значит, не берёте?

— Ну, если только по курсу… Ненадёжен нынче бакс.

— Да, засада какая-то… — озабоченно сказал Смолин. — А клиночки?

— Ну, если все три… За пятёрку.

— Евро, конечно?

— Да уж конечно…

— Соблазнительно, чёрт… — сказал Смолин. — А времени насчёт подумать — никак?

— Ну, это ж бизнес, Василий Яковлевич, — улыбнулся Максим открыто и честно. — Вы в этом городе не один антиквар, я уже, признаюсь откровенно, ещё два предложения имею… Решайтесь. Или как?

— Заманчиво… — повторил Смолин. — Деньги, в общем, найдутся… А вот как насчёт подлинности?

— Василий Яковлевич! — воззвал Максим с неприкрытой укоризной. — Да это ж сразу видно! Это ж на поверхности! Да такая сделка раз в жизни бывает…

Ах, как честно он таращился! Как был чист, наивен, открыт и белоснежно-пушист! Даже неловко было оскорблять тенью подозрений столь порядочного и обаятельного молодого человека…

— А! — с ухарским видом махнул рукой Смолин. — Действительно, раз в жизни такое бывает… Но у меня только долларами…

— Нет проблем! — просиявший Максим проворно извлёк плосконький калькулятор, моментально произвёл нехитрые вычисления и показал Смолину узенький экранчик с рядком чёрных цифирок. — По курсу, мне лишнего не надо…

— Голуба моя, — повернулся Смолин к Шварцу. — Мы тут будем деньги считать, а ты пока что Ашотиком займись, он наверняка заждался…

— Понял, — с бесстрастным видом кивнул Шварц и проворно улетучился за дверь.

Вздыхая, кряхтя, мотая головой, Смолин открыл сейф, извлёк пачку портретов покойных президентов и принялся их сосредоточенно считать. Закончив, придвинул к Максиму горку бумажек:

— Пересчитывать будете?

— Да ладно, я смотрел, когда вы считали…

— А то для порядка…

— Нет, всё путём…

Вот теперь в нём стала ощущаться некоторая торопливость — нервишек не хватило играть до конца открытость, бесстрастие, наивную честность и прочую романтическую лабуду. Нет ещё у сопляка должного навыка — ох, не играет он в покер, точно…

Тщательно упаковав денежки в свою барсетку, Максим с той же проступавшей суетливостью сказал быстро:

— Приятно было встретиться. Если что, я теперь всегда к вам…

И повернулся к двери. Глянув через его плечо на Кота Учёного, Смолин опустил веки и чуть заметно кивнул. Хижняк, явно истомившийся бездельем, словно бы невзначай оказался на пути устремившегося прочь с добычей волчонка позорного, словно небрежно сделал отточенно-плавное движение…

Чёрт его знает, как оно получилось, но москвич спиной вперёд полетел к столу — где его аккуратненько принял вскочивший Смолин, уронил на стул, прихватил за глотку согнутой рукой и сказал совершенно другим тоном:

— Куда поскакал, козлик? Толковище только начинается, так что не егози…

Отеческого вразумления ради, он свободной левой чувствительно приложив юноше по почкам классическим «крюком», развернул физиономией к столу вместе с жалобно затрещавшим ветхим стулом. Отняв руку от глотки, сказал на ухо тихо, но веско:

— Будешь дёргаться, мудак, без яиц останешься… Понял?

Стукнула дверь — за спиной сидящего обозначился Шварц во всей своей нехилой комплекции, сообщил с гнусной ухмылочкой:

— Ашотик в полной боевой готовности…

— Василий Яковлевич! — воззвал Максим в тщетных попытках обрести прежнюю уверенность и безукоризненный вид честнейшего на свете человека. — Что за шутки идиотские!

Смолин мигнул Шварцу — и тот наградил сидящего смачным подзатыльником, отчего тот моментально заткнулся, скукожился, уже понимая, что всё пошло наперекосяк и дело принимает самый нехороший оборот…

Постукивая по столу портсигаром, Смолин сказал наставительно, с расстановочкой:

— Ты знаешь, козлик, нас давно уже не злят всерьёз субъекты вроде тебя — они нас давненько уж смешат, и не более того. Ма-ас-ковский пустой ба-амбук… — протянул он, гнусавя. — Именно что смешат. Мозгов у вас, ребятишки — ни хрена. До сих пор полагаете, что за Уралом живут туземцы, которые слезают с деревьев, едва их поманить блестящими бусиками, и отдают за бусики золотые самородки и неогранённые алмазы… Молчать, паскуда! — прикрикнул он, увидев игру мимики на лице парня. — Говорить будешь, когда я разрешу. А если хрюкнешь без позволения, этот симпатичный парнишка у тебя за спиной опять по башке вмажет, так, что немногочисленные твои извилины распрямятся… — он усмехнулся без издёвки, весело, широко. — Ребятки, ну пора ж умнеть… Лично я вообще не знаю на российских просторах такого места, где б меняли золото на бусики… А уж я всякое повидал… Ну, вякни пару слов, разрешаю…

— Да что вы в самом деле… Так же нечестно…

— Сука драная, — сказал Смолин, нехорошо усмехаясь. — Пидер гаденький… А подсовывать мне фуфло за бешеные бабки — честно?

— Какое фуфло?

— Сам знаешь, — сказал Смолин. Времени у него было много, и он мог себе позволить долгое развлечение. — Вот насчёт шашечки, — он мимолётно коснулся эфеса, — ничего плохого сказать не могу. Шашка, как вы изволили выразиться, царских времён, тут уж не поспоришь и не опошлишь. Две штуки евро она, конечно, не стоит, обтёрханная… но штук за пятьдесят рублями я бы её продал хоть завтра, а за сороковник — и вовсе через пару часов. Но что касается всего остального — перед нами полное и законченное фуфло. Оба «японца» — новоделы, копии, японцы их начали продавать ещё двадцать лет назад, именно как копии, не выдавая за оригиналы, боже упаси… Ты, придурок, даже не пробовал прибор состарить — позолоченная латунь, классические копии, блестит, как у кота яйца… Я в своей жизни повидал столько настоящих, что ошибки быть не может. Вон там, на полке, — он небрежно ткнул большим пальцем через плечо, — как раз и стоит японский каталог, цветной, роскошный, цены прошлого года чётко обозначены… Мне его лень доставать, ты уж поверь на слово, выблядок драный… — Смолин хохотнул. — Что понурился? Грустно тебе, корявенький? Погоди, загрустишь посильнее…