Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца

– Он никогда не будет здоров, если это продолжится.

– Что продолжится? – резко спросил Большаков.

– Он чувствует вашу недоброжелательность. От вас исходит напряжение, поток зла. Вы излучаете зло, Игорь Андреевич. А его психика не защищена ничем, она еще не оделась в панцирь, как у взрослых. Он эту вашу к нему нерасположенность ощущает каждым своим нервом. И соответственно реагирует. Слезами, припадком, да чем угодно.

– Что дальше? – зло спросил Большаков.

– Одно из двух. Или измените свое поведение, полюбите сына таким, какой он есть. Или постарайтесь вообще не общаться с мальчиком, чтобы его не достигало исходящее от вас…

Хургин хотел сказать «зло», но оборвал фразу. Лицо Большакова опять пошло пятнами, и Хургин понял, что надо сменить тему разговора.

– Как там Козлов? – поинтересовался он.

– А что – Козлов?

– Я по-прежнему хочу с ним поговорить.

– Не о чем с ним разговаривать! – крикнул Большаков, неожиданно озлобляясь. – Не о чем! И не лезьте не в свои дела, доктор! Это вам на будущее совет! Держитесь подальше от всего этого!

Он даже брызгал слюной, когда кричал.

Хургин обиделся всерьез. Больше не звонил Большакову, пообещав себе не искать неприятностей на собственную голову. И Большаков не появлялся. Возможно, они нашли для своего мальчика другого врача.

Прошло две недели. Хургин случайно встретил на улице Вику Ольшанскую. Он выходил из автобуса, и они буквально столкнулись в дверях.

– Здравствуйте, – сказал Хургин. – Как дела?

Вопрос был дежурный, и ответ даже не требовался.

Хургин думал, что девушка кивнет ему в ответ и войдет в автобус, но она не села в автобус и сказала доктору выразительно и печально:

– Плохие дела.

Теперь и он остановился.

– Почему?

– Вы про Олега знаете?

– Нет.

– Нет? – изобразила она удивление. – Его признали невменяемым. И теперь будут лечить.

– От чего? – изумился Хургин.

– Они дали заключение о том, что он болен. Поместили в больницу. Он вряд ли оттуда выйдет.

– Вы его видели?

– Да. Он очень плох.

– То есть?

– С ним что-то такое происходит… Не могу объяснить. Я за него боюсь.

– Где он лежит?

– Там же, где находился прежде. Только в другом корпусе.

– Я не понимаю, что происходит, – признался Хургин. – Его не от чего лечить, по-моему.

Они распрощались, и оба были подавлены.

Хургин поехал в больницу на следующий день. Козлова он обнаружил после долгих хлопотливых поисков, но, даже обнаружив, не сразу смог его увидеть. Вышла какая-то заминка, и в один момент Хургин даже подумал, что ему не дадут встретиться с Козловым. Он дрогнул и вынужден был произнести сакраментальное:

– Я от Большакова.

Это выглядело не очень красиво, конечно, но зато подействовало, и через несколько минут его ввели в какой-то кабинет, больше похожий на склад. Здесь было много старой мебели, колченогие стулья высились частоколом, и под их защитой укрывался дюжий санитар с багровым неприветливым лицом. И только пройдя в глубь кабинета, Хургин обнаружил присутствие еще одного человека – тот сидел на табуретке, втянув голову в плечи. Когда Хургин остановился напротив, человек вдруг поднял голову – это был Козлов. Не тот, прежний, а лишь его тень. Жалкое подобие. Хургин склонился и заглянул Козлову в глаза. Смотрел внимательно и напряженно, потом резко распрямился и спросил у санитара:

– Чем вы его колете?

– А? – изобразил тот непонимание.

– Какие лекарства используете?

– Не знаю.

Хургин выразительно посмотрел на санитара. Тот без труда расшифровал его взгляд, засмеялся:

– Честно, не знаю. Я по другой части, товарищ, – и показал свои огромные, лопатообразные ладони. – Если кого надо утихомирить или еще что в этом роде. А насчет лекарств – на то у нас есть специалисты.

– Олег, вы меня узнаете? – спросил Хургин.

Козлов смотрел на него тяжело и бесчувственно. Доктор осторожно потрепал его по щеке, позвал:

– Олег!

Никакой реакции.

– Я встречался с вами раньше. Помните? Приходил к вам.

Козлов отвернулся. Это было равнодушие потерявшего разум человека.

Хургин вздохнул и распрямился.

– Кто им занимается?

– Завотделением.

– Лично?

– Да.

– Он сейчас здесь?

– Должен быть у себя.

Завотделением оказался маленьким человечком довольно мрачного вида. Хургин возвышался над ним горой.

– Я хотел бы с вами поговорить, коллега. Вы, как я слышал, лично занимаетесь Козловым?

– Да.

– Что вы у него обнаружили?

– Шизофрению.

– Кто ставил диагноз?

– Не мы. Комиссия. К нам он уже поступил с диагнозом.

– Диагноз подтвердился?

Завотделением внимательно посмотрел на Хургина и долго раздумывал, прежде чем ответить.

– Симптоматика не совсем отчетливая, – сказал он наконец, – но на начальном этапе болезни это в порядке вещей.

– Нас здесь двое, – сказал Хургин. – Можем говорить откровенно. Вы-то сами верите?

– Во что?

– В болезнь Козлова.

– Я не могу сказать ни да, ни нет.

– Но медикаментозное лечение уже начали.

– А почему бы и нет? Обычная практика.

Он чего-то недоговаривал, и Хургин это чувствовал.

– Он абсолютно здоров, – сказал Хургин.

– Абсолютно? – прищурился завотделением. – Ой ли?

– Странности в поведении есть, – вынужден был отступить Хургин, – но это никак не шизофрения.

– Вот мы и разбираемся.

Вика была права. Козлов отсюда не выйдет. С ним доразбираются, пока он окончательно не сойдет с ума. Его сломают и уж потом будут лечить основательно.

– Послушайте! – с жаром заговорил Хургин, склоняясь над коротышкой доктором. – Он нормальный человек! Поверьте!

– Я верю не словам, а тому, что вижу своими глазами. Нормальный, ненормальный – это все очень субъективно. Только время способно нас рассудить.

Он прав. Именно время – их главный союзник. Через месяц-другой они доломают Козлова. И тогда к ним не будет совсем никаких претензий.

Большаков был холодно-неприступен. Пропуск Хургину он, правда, выписал, но только и всего.

– Давненько вы ко мне не приходили с сыном, – сказал Хургин, давая понять, что прошлые обиды забыты.

– Его нет в городе.

– А где он?

– С матерью уехал к родителям.

Значит, она все-таки решилась. Хочет побороться за сына.

– Возможно, это пойдет Виталику на пользу, – осторожно сказал Хургин.

– Зачем вы ко мне пришли?

«Не хочет говорить о сыне. Перейдем к следующему вопросу».

– Что-то непонятное происходит с Козловым.

– А что с ним происходит? – спросил Большаков, изображая равнодушие.

– Не с ним самим, а вокруг него, – поправился Хургин. – Какая-то непонятная возня.

– Я не в курсе. И вообще мы этим делом больше не занимаемся.