Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца

– Чем не занимаетесь – убийствами? – не поверил Хургин.

– Убийствами занимаемся. Но Козлова из числа подозреваемых исключили. С ним теперь врачи общаются.

– Но они не должны этим заниматься!

– Почему?

– Он не болен!

– Кто не болен? – изобразил непонимание Большаков.

– Козлов.

– Это не я решаю.

– А кто?

– Врачи, естественно. Они вот мне заключение выдали. – Большаков похлопал ладонью по картонной папке. – Почему же я должен им не верить?

– А вы сами в это верите?

– Во что?

– В болезнь Козлова.

– На мой непросвещенный взгляд, он действительно имеет повадки психа. Таких в старину называли блаженненькими.

Это было произнесено почти насмешливо. Куражился Большаков. Он сейчас себя чувствовал очень уверенно.

– Вы все его гробите, – сказал Хургин. – Бессмысленно и беспощадно.

– Он получил то, что заслужил.

– Такого он не заслужил.

– Я вам одну вещь скажу, доктор. Только вы моих слов никому не передавайте и на меня не ссылайтесь. – Большаков смотрел на собеседника устало-печально. – Козлов каким-то образом участвует во всем этом кошмаре. Мы, милиция, бессильны против него. Не можем ничего доказать. Понимаете? Он сидит в камере в момент убийства, в том-то вся и штука. Но он связан с этим делом, и даже вы не станете отрицать этого. Он опасен. Сам по себе опасен, от него исходит зло, которое я, например, ощущаю почти физически. Такого человека нельзя отпускать к людям. И если мы не можем изолировать его через суд, то пусть это сделают хотя бы врачи.

Теперь все вставало на свои места. Логично, страшно и неотвратимо.

– Вы договорились с врачами? – спросил Хургин.

– Я ни о чем с ними не договаривался. У нас своя работа, у них – своя. Они просто выполняют свой долг.

– Они искалечат жизнь человеку.

– Но зато обезопасят других людей.

И опять – логично, страшно, неотвратимо.

– А тот, настоящий убийца, будет тем временем убивать, – сказал Хургин.

– Мы его поймаем в конце концов, – пообещал Большаков.

– Так все-таки не Козлов убийца? Значит, и вы понимаете это?

– Понимаю, – спокойно ответил Большаков, – но это ничего не меняет. Для Козлова, по крайней мере.

Профессор Вольский читал лекцию, и Хургину пришлось ждать старика на кафедре. Доктора Вольский узнал, но не улыбнулся приветливо, лишь сухо поздоровался и пригласил в преподавательскую комнату.

– Я пришел к вам за помощью.

– За помощью? – удивился профессор. – Чем же я могу вам помочь?

– Не мне. Олегу Козлову.

Вольский бросил на заваленный журналами стол свой старый портфель и тяжело, со вздохом опустился на стул.

– Олег в больнице.

– Да, я знаю, – кивнул Вольский. – Все-таки вы его туда упрятали.

– Кто это – мы? – не понял Хургин.

– Врачи. Вы ведь врач? Я не ошибаюсь?

– Не я ему ставил диагноз.

– А что за диагноз, кстати?

– Шизофрения.

Вольский поднял свое розовое лицо.

– Чушь! – сказал отрывисто.

– Согласен с вами.

– Согласны? – удивился Вольский.

В его взгляде Хургин читал недоверие и, чтобы растопить разделяющий их лед, сказал:

– Олег не болен. Это я вам как врач говорю.

– Почему же он в больнице?

– Это все от бессилия.

– Чьего бессилия?

– Тех людей, которые им занимались. Они прослеживают связь между Олегом и этими убийствами, которые происходят в городе, но не могут ему предъявить обвинение. Не стыкуется у них ничего, и все рассыплется на первом же заседании суда. Значит, надо Козлова освобождать. А этого они не хотят. Потому что чувствуют, что Олег с этим все-таки связан.

– А он, по-вашему, действительно связан?

– Да, – честно ответил Хургин. – Не знаю пока, как именно. Но дело сейчас не в том. Надо спасать Олега. Если мы его из больницы не вытащим…

– Мы – это кто?

– Вы, я – все, кто его знает. Ему сейчас никто не может помочь, кроме нас.

– Это действительно так серьезно?

– Очень серьезно. Медикаменты ведь можно разные использовать. Все в пределах допустимого, все по закону – а через месяц мы Олега уже не узнаем.

– Залечат?

– Да, – сказал Хургин. – Залечат. Хорошее слово.

– Я все равно не верю.

– Во что? – не понял Хургин.

– В то, что Олег имеет какое-то отношение ко всем этим кошмарам.

Хургин вздохнул.

– Давайте не будем это обсуждать, – попросил он. – Оставим на потом.

– Хорошо. Что от меня требуется?

– Нужен шум.

– Шум? – удивился Вольский.

– Да, как можно больше шума. Письма, статьи в газетах. Может быть, у вас есть какие-то влиятельные знакомые, которые могут помочь? Не обязательно в результате этого Козлова выпустят из больницы, но хотя бы устроят беспристрастное разбирательство.

Вольский выдернул из своего портфеля тетрадь.

– Что ж, давайте составим черновик письма. Кому напишем первому?

– Первое письмо будет в комиссию.

– В какую комиссию?

– Которая поставила диагноз. Второе письмо – главврачу больницы.

– Разве с них надо начинать?

– Да. Пусть знают, что скоро предстоит разбирательство. Это поубавит у них энтузиазм слишком рьяно заниматься Олегом. У него будет передышка, это очень важно.

Вольский склонился над тетрадью. Почерк у него был прыгающий и по-стариковски небрежный. Хургин почему-то вздохнул и отвел глаза. Стопка старых журналов высилась на профессорском столе. Несколько журналов были раскрыты и лежали в живописном беспорядке. С фотографии в одном из них на Хургина смотрели двое мужчин – крепкие и вполне довольные собой. Они улыбались, и это были улыбки счастливых людей.

– Погрознее написать? – поднял голову Вольский.

– Что вы имеете в виду?

– Письмо грозное должно быть?

– Нет. Очень конкретное, деловое и спокойное. Они должны понять, что письмо писали солидные люди, от которых не отмахнешься.

– Да, – согласился Вольский. – Именно так.

Солидные и деловые люди – это ему очень понравилось.

Двое мужчин по-прежнему смотрели на Хургина. Они были похожи, как близнецы. И даже одеты одинаково.

– Близнецы? – спросил Хургин.

– А? – поднял голову Вольский. Увидел снимок. – Да.

Развернул журнал обложкой вверх. «Наука и жизнь».

– Люблю читать старые журналы.

– Воспоминания молодости?

– Кто знает? Возможно.

Тот снимок не давал покоя Хургину. Он шарил рукой по столу, как слепой, и не сводил с журнала глаз.

– Вы что-то ищете? – осведомился Вольский.

– Телефон.

– Он стоит правее.

Хургин сорвал трубку аппарата и, пока набирал дрожащей рукой номер, качал головой, будто и сам не верил собственной догадке.

– Алло? – раздался голос в трубке. – Большаков.

– Это братья! – крикнул Хургин так громко, что сидящий рядом Вольский вздрогнул. – Братья! Их двое! Они очень похожи друг на друга! Надо искать его брата!