Константин Туманов - Трущобы Петербурга

— Во-первых, проводите больше времени со мною, чем со своими друзьями на Владимирской улице, а во-вторых, нельзя ли с этими друзьями прекратить и вовсе всякие отношения, так как это, наконец, неприлично — все знают и толкуют в городе…

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

— А я думаю, что вы отлично понимаете, но не хотите в этом сознаться.

Госпожа Вавилова вошла в роль и забыла о сближающем «ты».

— Я понимаю только одно, что если в городе и толкуют о нас, то только благодаря вам.

— Почему же это?

— Да потому, что вы своими заграничными похождениями даете пишу для всяких толков и пересудов.

— А вы так не даете пишу для этих толков своими отношениями к Бермамутской?…

— Вы, значит, шпионите за мной? — изменяясь в лице, сказал Вавилов.

— И не думала; но раз вы отказываетесь быть добрым, нежным супругом, я буду шпионить.

— Ну, вам и книги в руки — до свидания! — сказал Вавилов, намереваясь уходить.

— Жан, останьтесь, я вас прошу, мне еще нужно вам сказать…

— Ну, что еще? Говорите.

— Жан, я, право же. могу быть теперь хорошей женой, уверяю вас.

— Я в этом ничуть и не сомневаюсь и не только «теперь», но и раньше, да я-то плохой муж — откровенно вам заявляю.

— Значит, вы отказываетесь зажить супружеской жизнью, как все?..

— Отказываюсь, потому что не понимаю её, и вы меня к ней не приучили.

— Я берусь устроить её, и вы будете довольны: я теперь опытная женщина.

— Вот этой-то вашей опытности я и боюсь!..

— Вы больше ничего не скажете? Уверяю вас, что вы скоро измените свое решение!..

— Нет, до свидания! — и Вавилов поспешно ушел от своей разнежившейся супруги и отправился к Марусе, которой и передал весь свой разговор. Маруся сильно заволновалась.

— Ведь она теперь будет и тебя, и меня преследовать, — заявила Маруся Вавилову.

— Ну и пусть преследует! Что она может нам сделать?

— Да просто какой-нибудь скандал выкинет, на улице, в саду, в театре.

— Ну, этого-то она никогда не сделает, а вот насчет развода… она, действительно, может начать дело.

— Ну, и что же ты тогда?

— А тогда, голубушка моя, видно будет — теперь же бросим, право, об этом толковать.

Маруся видела, что это расстроило Вавилова, принялась рассказывать ему о проказах маленького Леонида, которого принесла к ним дородная кормилица, пышно разряженная и с дорогим кокошником на голове. Крошечное существо судорожно сжимало в своих ручонках гуттаперчевую куклу, покрякивало и удивленно смотрело на свет божий своими маленькими глазенками. Покрываемый поцелуями Маруси и Вавилова, которые ему, очевидно, надоедали, так как он барахтался и пищал, Леонид, наконец, вновь очутился на руках своей кормилицы и, довольный своим освобождением из нежного плена, замахал радостно ручонками и сделал затем движение, доказывающее, что проголодался. Кормилица прижала его к груди и быстро унесла в детскую. Вавилов и Маруся принялись за музыку. Успехи Маруси в игре на арфе с каждым днем все росли, и это доставляло им обоим немало истинного удовольствия. Так проводили они время, а гроза между тем на них надвигалась…

Однажды утром, когда Маруся, напившись кофе, сидела за своим туалетным столиком и убирала свои роскошные волосы, к ней торопливо вошла горничная и, подавая карточку, сказала:

— Барыня! вот эта дама вас спрашивает.

Маруся мельком взглянула на маленькую визитную карточку с золотым обрезом и обомлела: на ней значилось:

Лидия Николаевна Вавилова, рожденная графиня Брагацкая

— Ты что же ей сказала?

— Я сказала только, что вы дома.

— Ну что же тогда делать — проси ее в гостиную, — я сейчас выйду.

«Что ей от меня нужно?» — рассуждала Маруся, поспешно заканчивая свой туалет. Через две — три минуты Маруся была уже в дверях своей уютной гостиной.

— Я теперь ничуть не удивляюсь, сударыня, что муж мой проводит все время в этом чудном гнездышке! Очень мило, очень мило, — так встретила Марусю гостья, не сводя с нее своей перламутровой лорнетки. Маруся первое время не нашлась, что ответить на такое бесцеремонное приветствие своей гостьи, сильно покраснела и какое-то время молчала.

Вавилова между тем продолжала свое обозрение и, заглядывая в залу, где стоял рояль и арфа, воскликнула:

— Да в этой Аркадии поэзея любви приправляется еще и музыкой… даже арфа! Неужели мой муж, сударыня, берет у вас уроки на этом библейском инструменте?

Маруся, наконец, овладела собой.

— Прежде всего, позвольте узнать у вас, мадам, чему я обязана вашим посещением? — спокойно спросила она.

— Очень простому обстоятельству: я хотела лишь увидеть квартиру, в которой проводит время мой муж, и особу, из-за которой растоптано мое личное счастье — достаточно, я думаю?

— Совсем нет! Из-за разбитого счастья вы, мадам, можете считаться с вашим супругом где вам угодно, но только не у меня. Я не имела чести познакомиться с вами, и тем, что вас вижу здесь, я обязана только нерасторопности своей горничной…

— Вот вы как со мной говорите!

— Да, мадам, я хочу сказать вам еще, что врываться в чужую квартиру, бесцеремонно рассматривать ее обстановку, говорить с хозяйкой таким тоном… не пристало вам, женщине высшего круга, а засим я хочу вас просить, чтобы вы меня оставили в покое.

— Я могу все это рассматривать, так как все здесь сделано на деньги моего супруга.

Вся кровь бросилась в лицо несчастной Марусе от нанесенного ей оскорбления, и неизвестно, что бы она ответила на такую мещанскую выходку Вавиловой, но в это время в залу вошла кормилица с маленьким Леонидом на руках.

— Ах, вот и «плод любви несчастной»! — закричала Вавилова, быстро подходя к кормилице, которая, ничего не подозревая, старалась представить в лучшем виде своего питомца нарядной гостье.

— Что же мальчик? Хорошенький какой, и как он похож на отца! Очень мило, очень мило! — трепля ребенка по щекам, говорила Вавилова, а потом, обращаясь к Марусе, добавила: — Считаю сегодняшний день очень удачным; в один визит я увидела все, что мне нужно, а теперь до свидания, сударыня! Мы больше, вероятно, не увидимся с вами, но квиты обязательно будем!..

— Ни в том, ни в другом, мадам, для меня не представляется никакой необходимости.

Вавилова уехала; горничной был отдан строгий приказ никогда больше приезжавшую даму не принимать.

Маруся с нетерпешем ожидала двух часов дня, когда должен был приехать Вавилов, чтобы поскорее передать ему новости о набеге на их скромное уютное гнездышко нежданной гостьи. Но прошел условленный час, а Вавилова не было. Прошли еще два часа, наконец, наступил вечер, а он не призжал. Наутро Маруся, страшно обеспокоенная, послала к нему письмо. Письмо принял лакей и передал, что ответ пришлют, но однако, ни ответа не получилось, ни Вавилов не приезжал, как на другой, так и на следующие дни. Маруся писала, посылала узнавать, но результаты были одни и те же. Одно было верно, что Вавилов был здоров и выезжал из дому. Что могла подумать бедная Маруся? Она днями плакала, и только музыка да маленький Леня облегчали ее горе…