Константин Туманов - Трущобы Петербурга

Ольгопольское общество, в особенности барыни, ужасно интересовались жизнью вдовца-кутилы и на все лады обсуждали ее интимную сторону. Доставалось при этом бедной Казимире!.. Но интерес общества удвоился, когда сначала разнесся слух, что Зваровский неизвестно куда исчез, а затм недели через две я получил сообщение полиции, что он найден убитым в колодце около лесного домика в своем имении. Догадкам и предположениям барынь не было конца!

Дело было летом, и я на другой же день после получения уведомления об этом прибыл в имение, остановился в барском доме и, в сопровождении старосты и понятых, пешком отправился к месту происшествия. Идти пришлось недолго; сейчас же за роскошнейшим, но заброшенным парком тянулся густой лес, в начале которого и находился небольшой лесной домик в швейцарском стиле, а около него, немного в стороне, высохший глубокий колодезь, в котором головою вниз, а ногами — кверху лежал труп владельца имения.

Труп был немедленно вынут из колодца, и осмотр его ясно доказал мне, что Зваровский был убит кинжалом или ножом сзади, так как на спине имелись две широкие раны. Это подтвердил и доктор, находившийся вместе со мною при осмотре трупа, добавив при этом, что по гнилости трупа следует заключить, что убийство было совершено около трех недель назад.

Труп я передал в распоряжение полиции, а сам принялся за дальнейшие расследования. Из опроса понятых и сельчан выяснилось, что лесной домик служил Зваровскому исключительно для любовных свиданий, и в нем была принесена не одна жертва сладострастия Зваровского.

— Собакой жил, собакой и век свой кончил, — говорили понятые.

— В чем же он был собака?

— Да, ваше высокородие, подлее и бессовестнее человека в округе не было. Сколько он наших жен с пути свел, сколько девушек опакостил. Одно слово, гнусная была душа, — отвечали мне крестьяне.

Я отправился осмотреть швейцарский домик.

Ключа не нашли — пришлось взломать замок. Домик был небольшой и состоял всего из двух комнат и передней; все комнаты были роскошно обставлены, но на дорогих коврах была грязь: лежали окурки сигар и папирос, валялась разбитая посуда, бутылки, видно было, что тут не жили, а только безобразничали, и действительно, в домике этом никто не жил, никто за ним не смотрел, и ключ всегда находился у Зваровскаго.

Это безобразное место и чистили только раз в год. При покойной барыне, да и при Казимире здесь было хорошо.

— Правду сказать, следили они обе за этим… Ну, а этой собаке только мясо нужно было, а где оно валяется — все равно! — ядовито заметили мне, когда я окончил осмотр домика.

Я отправился в дом и осмотрел его весь с понятыми. Здесь, благодаря достаточному количеству прислуги, были чистота и постоянный порядок.

Я произвел самый тщательный обыск кабинета покойного Зваровского, перерыл в столе все бумаги, нашел много денег в процентных бумагах, просмотрел всю переписку, но ничего существенного для дела не нашел. Я отпустил понятых в другую комнату, а в кабинете, где я заперся, оставил лишь управляющего Гвоздевского, который, как оказалось, служил у Зваровского более десяти лет, хорошо знал характер, привычки и образ жизни убитого. Он же и отыскал труп убитого в колодце. По его мнению, убийство совершено было, когда Зваровский шел на свидание в лесной домик, то есть вечером, то есть около десяти часов.

— Кто же мог его убить, по-вашему? — спросил я Гвоздевского.

— Трудно было что-нибудь на это сказать. Грабежа здесь быть не могло, мести со стороны крестьян или помещиков — тоже. Вот разве из баб кто, но опять же он их, я слыхал, хорошо награждал, да, наконец, может ли баба пойти на такое дело?

— А кто такая у вас была Казимира?

— Как бы вам сказать… Раньше Казимира была барская барыня, но вот уже больше года она живет на птичьем дворе и с барином никаких дел не имеет.

— А почему Зваровский прогнал Казимиру?

— Этого я доподлинно не знаю; знаю только, что с тех пор Сигизмунд Станиславович стал пить и развратничать больше прежнего.

— Кого же взял Зваровский на место Казимиры?

— Да никого. То он в Юрьев или Одессу уезжал, то здесь с сельскими бабами шуры-муры заводил, так вот и прожил год.

— А Казимира не искала случая вновь сойтись с Зваровским?

— Нет, не такая она барыня. А вот за день или за два до этого случая ее зачем-то Сигизмунд Станиславович звал к себе, и она вышла от него вся в слезах, красная, как мне сказывали.

— Что же у них было, вы не знаете, не спрашивали Казимиру?

— Она все равно не сказала бы, а в доме прислуга ничего не знает, так как в жилую половину Зваровского никто без зова не смел входить, — такой был порядок, а она все время была в кабинете, двери были затворены, и никто ничего не слыхал и не знает.

— А сколько лет Зваровский находился в связи с Казимирой?

— Да лет шесть-восемь.

— Хорошо он с нею обращался?

— Да разве он мог с кем-нибудь хорошо обращаться, тем более, будучи постоянно пьяным? И с ней обращался, нужно полагать, скверно, но она баба была скрытная и никогда никому не жаловалась. Поколачивал он ее — это верно, а часто, говорят, нарочно в карты ее проигрывал соседям, молодым людям, и они здесь же предъявляли на нее свои права. Человек был… Одно слово — озорник!

— Почему же она его не бросала, не уходила?

— Кто их там знает? Должно быть, любовь все-таки к нему была: ведь столько лет все-таки прожила с ним!

Из прислуги Зваровского, которую я всю допросил, один только Бочковский, камердинер его, знал то же, что уже рассказал мне Гвоздевский.

Я приказал сотскому позвать Казимиру. Через несколько времени ко мне в кабинет вошла чрезвычайно симпатичная молодая женщина-блондинка с громадной русой косой и черными живыми глазами. Одета она была скромно, но чрезвычайно опрятно в черное кашемировое платье. В руках были зонтик и небольшой ридикюльчик, из которого она часто вынимала кружевной платочек. Я предложил ей сесть и осторожно повел с нею беседу.

— Вам, Казимира, — сказал я, — более чем кому-нибудь известна жизнь покойного Зваровского — не можете ли вы дать мне каких-нибудь объяснений или указаний относительно случившегося происшествия, то есть кто мог, по вашему мнению, убить Зваровского?

Не выразив ни в лице, ни в голосе ни малейшего смущения, она совершенно спокойно сказала:

— Я, господин следователь, более года, как и в доме этом не бывала, и ничуть не интересовалась тем, что там делается, а потому, что я могу сказать вам по поводу убийства? Известно — пьянствовал, чужих жен заманивал в швейцарский домик — вот кто-нибудь и укокошил его за это.

— А вы с ним жили хорошо?

— Как ни жили, а прожила я с ним довольно, и царство ему небесное…

— А зачем Зваровский звал вас к себе за день или за два до убийства?