Найо Марш - Заклятие древних маори. Последний занавес

– Кэролайн только что сказала мне, – начал Томас, – что вы считаете, будто кто-то дал Соне лекарство, которое доктор Уизерс прописал детям. Она говорит, что пила с ней чай. На мой взгляд, отсюда следует, что кто-то должен позаботиться о Кэролайн, и этот кто-то – я, потому что мы собираемся пожениться. Полагаю, для всех вас это неожиданность, но так оно и есть, и, если никто не против, от комментариев можно воздержаться.

По-прежнему стоя спиной к потрясенным родственникам и выглядя одновременно смущенным и решительным, Томас вцепился в лацканы пиджака и продолжил:

– Вы говорили мне, что подозреваете, будто папа был отравлен тем же веществом, и, насколько я могу понять, считаете, что то же лицо повинно в смерти Сони. Что ж, есть некто, заказавший эту штуку для детей и не допустивший, чтобы она попала в руки Кэролайн, заказавший лекарство для папы, довольно основательно погрязший в долгах, тот, кому папа оставил приличную сумму денег и кто пил чай с Соней. Этого человека сейчас здесь нет, – закончил Томас, – и я хочу знать, где он и действительно ли он является убийцей. Это все.

Не успел Аллейн ответить, как послышался осторожный стук в дверь, и на пороге возник Томпсон.

– Вам звонят из Лондона, сэр, – обратился он к Аллейну. – Возьмете трубку?

Аллейн вышел из гостиной, оставив Томпсона на страже, а Анкредов – переваривать услышанное. Он прошел в небольшую переговорную в противоположном конце коридора и с удивлением убедился, что это Трой, – он думал, что звонят из Ярда.

– Я бы не стала докучать тебе просто так, но мне кажется, что это важно, – донесся с двадцатимильного расстояния голос Трой. – Позвонила сначала в Ярд, и там мне сказали, что ты в Анкретоне.

– Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, здесь в порядке. Просто я вспомнила, что сэр Генри сказал мне в то утро. Ну, когда я увидела каракули на его зеркале.

– Умница. И что же это было?

– Оказывается, особенно его разозлило, что Пэнти – а он уверен, что это дело рук Пэнти, – смяла два важных документа, лежавших на туалетном столике. Он сказал, что если бы она была способна понять, что в них говорится, то убедилась бы, что они касаются ее самым непосредственным образом. Вот и все, собственно. Это имеет какое-нибудь значение?

– Да практически только это значение и имеет.

– Извини, Рори, что сразу не вспомнила.

– Тогда это ничего бы мне не сказало. Вернусь сегодня к вечеру. Я очень люблю тебя.

– Пока.

– Пока.

Аллейн вышел из переговорной в коридор, где поджидал его Фокс.

– Я тут немного пообщался с доктором, – сказал он. – Сейчас с ним Брим и наш малый. Я решил, что вы должны это знать, мистер Аллейн.

– Что именно?

– При обыске я обнаружил это в левом кармане его пиджака. – Фокс положил на стоявший в коридоре столик свой носовой платок и развернул его. Внутри оказалась небольшая бутылка с отворачивающейся крышкой. Она была почти пуста, лишь на самом дне оставалось немного бесцветной жидкости.

– Он клянется, что впервые видит это, – сказал Фокс, – но факт остается фактом: бутылка была у него в кармане.

Аллейн долго смотрел на маленький сосуд и наконец сказал:

– Ну вот, Фокс, все, по-моему, стало на свои места. Думаю, надо рискнуть.

– Попросить кое-кого явиться в Ярд?

– Да. И подержать кое-кого под присмотром, пока лаборатория не даст заключения. Но лично у меня, Фокс, нет никаких сомнений. Это уксусная кислота.

– Я буду только рад произвести арест, – угрюмо заявил Фокс. – Факт.

Аллейн не ответил, и после очередной паузы Фокс кивнул в сторону гостиной:

– Ну что, мне…

– Да.

Фокс ушел, и Аллейн остался в коридоре один. Снаружи, за массивными витражами, светило солнце. Стена, на которой должен был висеть портрет Генри Анкреда, была испещрена цветными набросками. Лестница уходила в тень. На невидимой отсюда площадке тикали часы. Над огромным камином нависал пятый баронет, надменно направляющий меч на густую пелену бесконечного ливня. В камине с легким треском догорело тлеющее полено, откуда-то, с той половины дома, где жили слуги, донесся пронзительный голос, затем другой, потише.

Дверь в гостиную открылась, и твердым шагом, со слабой, ничего не говорящей улыбкой на лице, вышла Миллимент Анкред и направилась к Аллейну: – Полагаю, вы меня дожидаетесь.

– Масса деталей, – задумчиво проговорила Трой, – вот что вначале сбивало с толку. Я все пыталась каким-то образом связать все эти розыгрыши, а они никак не складывались в картинку.

– Складываются, – возразил Аллейн, – но только задним числом.

– Может, объяснишь мне суть дела, Рори?

– Постараюсь. В общем, это пример материнской одержимости и патологической любви к своему чаду. Холодная, с твердым характером женщина обожает своего сына. Мисс Эйбл тебе это лучше объяснит. Сын погряз в долгах, любит роскошь и чрезвычайно несимпатичен своим родственникам, и это заставляет ее ненавидеть их. Однажды, занимаясь своими повседневными делами, она поднимается в спальню к свекру. На туалетном столике лежат два варианта завещания. По одному из них ее сыну, являющемуся наследником завещателя, достается более чем щедрая доля на обеспечение титула и недвижимости. По другому – голые стены замка. На зеркале кто-то намалевал: «Дед – противный старый дурак». Не успевает она положить бумаги на место, как в комнату входит дед. Ему сразу приходит в голову, и она его в этой уверенности укрепляет, что это фокусы его маленькой внучки, всем известной любительницы всяких розыгрышей. Сама Миллимент здесь человек свой, она то и дело заходит в спальню, так что ее подозревать в этих идиотских забавах нет никаких оснований. Еще меньше подозревают действительного виновника, ее сына Седрика Анкреда, который впоследствии признался, что это была лишь одна из сценок, придуманных им вместе с Соней Орринкурт, дабы настроить старика против его любимицы Пэнти.

В смятенном сознании Миллимент пронзительно звучат обрывки фраз из обоих завещаний. Она знает, что старик меняет свою последнюю волю всякий раз, как что-то заставляет его выйти из себя. Седрик уже не в фаворе. На протяжении последующих нескольких дней у Миллимент постепенно формируется некий замысел, а впрочем, кто знает, может, то было внезапное озарение. Завещание должно быть оглашено на праздничном ужине. Допустим, это будет вариант, выгодный Седрику, и хорошо бы сэр Генри умер еще до того, как он передумает! А если стол богатый и именинник, что представляется весьма вероятным, в еде и питье меры знать не будет, то почему бы уже ближайшей ночью не случиться припадку, которым он так подвержен? Как, например, насчет консервированных лобстеров? И она заказывает к столу консервированных лобстеров.