Найо Марш - Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

– Паршивое дело, да? – произнес Аллейн. – А вы тут что делаете?

– Мы пришли, – ответил Перегрин, – сразу после.

– Вам бы лучше присесть где-нибудь. А, Фред, доброе утро, – сказал Аллейн, увидев у подножия лестницы суперинтенданта Гибсона. – С чего начинать? – Он посмотрел на площадку и, не дожидаясь ответа, двинулся вверх по лестнице. Гибсон отправился следом.

Среди полицейских и фотографов стоял немолодой мужчина с седыми усами и яркими глазами.

– Привет, – сказал Аллейн. – Снова вы.

– Точно, мистер Аллейн, – ответил инспектор Фокс. – Опередил вас. Я был еще в Скотленд-Ярде, когда позвонили, так что шеф велел ехать. Не знаю зачем, да и Фред вряд ли знает.

– Вместе веселее, – мрачно бросил мистер Гибсон. – Похоже, все очень запутано.

– Тогда, – вздохнул Аллейн, – я лучше взгляну.

– Мы накрыли тело, – сказал Гибсон, – покрывалом для кресел. Жуть ужасная. Ничего хуже не видел. Давайте!

– Отвратительно, – подтвердил Фокс и кивнул полицейскому. – Бэйли, давайте.

Детектив-сержант Бэйли, дактилоскопист, открыл тело Джоббинса.

Оно лежало на спине; на красной маске одиноко поблескивал глаз. Полы распахнутого пальто в кричащую клетку скатались в ком под поясницей. Между пальто и грязным белым свитером был стильный желтый шарф с вышитой буквой «Г», весь в пятнах. Свитер, пропитанный красным, задрался на груди. Очень мирно и по-домашнему смотрелась клетчатая рубашка, заправленная в штаны.

Аллейн посмотрел, выждал положенное время и спросил:

– Все сфотографировали? Отпечатки сняли?

– Целую кучу.

– Я хочу провести кое-какие измерения. Потом его можно забирать. Я видел снаружи фургон из морга. Зовите их. – Сержант двинулся по лестнице. – Только эту парочку уберите с дороги, – добавил Аллейн.

Он протянул руку, и Фокс подал ему стальную рулетку. Они измерили расстояние от искалеченной головы до трех невысоких ступенек, ведущих в верхнее фойе балконов, и отметили положение тела. Когда Джоббинса унесли, Аллен обратил внимание на бронзового дельфина, блестящего на ковре.

– А вот вам и орудие, – сказал Гибсон без всякой необходимости.

Постамент был повален и лежал на невысоких ступеньках у левого угла. Ниже, на площадке, лежал дельфин – рядом с темным пятном на малиновом ковре, где был Джоббинс. Второй дельфин по-прежнему изогнулся элегантной дугой на своем постаменте у стены. Скульптуры располагались справа в конце лестницы в верхнем фойе. На четыре ступеньки ниже в лужице лежала толстая чашка, а ниже еще одна и жестяной подносик.

– Его пост, – сказал Аллейн, – был на этой заглубленной площадке, под…

Он посмотрел наверх, на открытый, все еще ярко освещенный, сейф.

– Верно, – подтвердил Гибсон. – А в полночь его должен был сменить этот парень, Хокинс.

– А где сам Хокинс?

– А, – поморщился Гибсон. – Плачет навзрыд в мужском туалете. Совсем расклеился.

Фокс сердито сказал:

– Он с самого начала вел себя по-дурацки. Опаздывает. Поднимается сюда. Видит мертвеца и с криком выбегает из здания.

– Точно, – согласился Гибсон. – Не натолкнись он на мистера Джея и его даму, так бы и бегал до сих пор. А мы бы и ведать не ведали.

– Так это Джей позвонил в полицию? – прервал Аллейн.

– Верно.

– А как же их охранная сигнализация?

– Отключена. Выключатель за кассой.

– Знаю, мне показывали. Что дальше, Фред?

– Послали сержанта с людьми. Подключился я, устроили обыск. Думали, наш парень еще прячется в театре, оказалось – нет. Или убрался еще до появления Хокинса, или ускользнул, пока тот выставлял себя идиотом. Боковая дверь у главного входа была закрыта, но не заперта. Говорят, ее запирали, так что, похоже, он вышел через нее.

– А мальчик?

– Да, мальчик… Мистер Джей говорит, что мальчик просто бесенок. Взял в привычку болтаться по театру после представления и валять дурака. Джоббинс жаловался, что тот изображает то привидение, то еще кого. Он этим и занимался, перед тем как мистер Джей и мисс Данн ушли из театра ужинать. Мистер Джей пытался его найти, но было темно; мальчишка свистнул пару раз, и потом хлопнула служебная дверь – решили, что он ушел. Выходит, нет.

– Ладно, Фред, пойду пообщаюсь с Хокинсом.

Хокинс нашелся в нижнем фойе. Он и так был некрасив, а стал еще некрасивее от налившихся кровью глаз, красного носа и дрожащих губ. Бедолага тоскливо смотрел на Аллейна, твердил о расшатанных нервах и вскоре заплакал.

– Кто еще на меня насядет? – всхлипнул он. – Мне нужно в больницу, я пережил такой ужас, я не заслужил подобного обращения. Я буду жаловаться, и вам попадет. Я должен дома лечиться.

– Обязательно, – заверил Аллейн. – Мы доставим вас домой, когда вы расскажете мне, что произошло.

– Я рассказывал! Я уже рассказывал! Я все рассказал другим.

– Верно. Я понимаю, что вам нехорошо, и жаль, что приходится вас тут держать, но ведь именно вы можете помочь нам.

– Не надо выдумывать. Я знаю, что имеют в виду полицейские, когда говорят о помощи. Дальше последует «обычное строгое предупреждение».

– Вовсе нет. Давайте так: я буду рассказывать, как все происходило, а вы поправите, если я ошибусь. Ладно?

– Откуда мне знать, ладно или нет?

– Никто тебя не подозревает, тупица! – повысил голос Фокс. – Сколько повторять?

– Ничего, – успокоил его Аллейн. – Слушайте, Хокинс, вы пришли в театр. Во сколько? Примерно в десять минут первого?

Хокинс разразился негодованием в адрес автобусов и погоды, однако в результате признался, что слышал, как бьют часы, когда шел по переулку.

– И вы вошли через служебный вход. Кто вам открыл?

Выяснилось, что никто не открывал – у Хокинса свой ключ. Он захлопнул дверь, свистнул и крикнул. Довольно громко, как понял Аллейн, поскольку Хокинс хотел, чтобы Джоббинс, который постоянно находился на посту на площадке, знал о приходе сменщика. Хокинс вошел, запер дверь и задвинул засов. Он боялся, что Джоббинс сыт по горло его опозданиями. Об этом он рассказывал подробно с многочисленными печальными отступлениями. По словам Хокинса, последовавшие события оставили незаживающую рану в его душе. Аллейн проявил сочувствие и живой интерес, что подбодрило пострадавшего сторожа. Со слезами на глазах он заявил, что последовавшие события ему не забыть. В реквизиторской света не было, так что он включил фонарик и прошел в зал. Там заметил слабый свет на балконе. И оттуда – тут Хокинс содрогнулся – из первого ряда на него смотрел Генри Джоббинс в новехоньком пальто.

– Вы нам этого не говорили! – воскликнул Гибсон.

– Так вы и не спрашивали.

Фокс и Гибсон одновременно выругались шепотом.

– Продолжайте, – попросил Аллейн.

– Я говорю: «Генри, ты?», а он говорит: «А сам как думаешь?». Я извинился за опоздание и говорю, не сделать ли чаю, и он говорит, да. Я пошел в реквизиторскую и приготовил чай.