Найо Марш - Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

– Э-э…

Гибсон вернулся.

– Да, мистер Джей? Мисс Данн? Что-то еще?

– Просто мы хотели спросить, – сказала Эмили, – известно ли вам, что мистер Родерик Аллейн – то есть суперинтендант Аллейн – наблюдал за размещением экспонатов в сейфе? Экспонатов, которые теперь украдены.

– Рори Аллейн! – воскликнул суперинтендант. – В самом деле? Интересно, с какой стати?

Перегрин пустился в объяснения.

– Полагаю, – завершил он, – что мистер Василий Кондусис, владелец предметов…

– Понятно.

– …попросил мистера Аллейна об этом в качестве особого одолжения. И мистер Аллейн весьма заинтересовался этими предметами.

– Ну, еще бы. Что ж, благодарю вас, – сказал мистер Гибсон довольно хмуро. – А теперь будьте добры, позвоните этой миссис. Как вижу, она живет на моем участке. И рядом с отделением. Если она не сможет доехать до больницы, скажите ей, что мы поможем. Нет, погодите-ка. Пожалуй, я отправлю к ней женщину-полицейского из отделения. Если найду.

– Так нам звонить ей – просто сказать, что к ней придут? – спросила Эмили. – Или мне самой поехать?

Мистер Гибсон пристально взглянул на нее и ответил, что Перегрину и Эмили лучше всего пока остаться в театре, и что да, они могут позвонить миссис Блюитт, только сначала он сам сделает пару звонков.

Через несколько минут в главный вход вошел кто-то еще – суперинтендант Гибсон приветствовал вновь прибывших.

– Это все нереально, – тихо сказала Эмили.

– Вымоталась?

– Вроде бы нет.

– Надо же Гринслейду сообщить! – воскликнул Перегрин. – Он должен знать, боже милостивый!

– А мистер Кондусис? В конце концов, это его дело.

– Ему Гринслейд сообщит. Эмили, я ничего не понимаю, а ты? Джоббинс. Несносный мальчишка. Письмо Шекспира и перчатка. Все разбито, разрушено или украдено. Безумие! Что же такое – человек? Что превращает нас всех в чудовищ?

– Просто мы с этим миром не сталкивались. Придется играть с листа.

– Мы уже это играем, это наш исходный материал – убийство, насилие, воровство, сексуальные преступления. Они нам привычны. Мы их исследуем по системе Станиславского. Изучаем мотивы и схожее поведение. Мы пытаемся вжиться в Макбета или Отелло, в охотника на ведьм, инквизитора или доктора-убийцу из Аушвица, и порой нам кажется, что мы преуспели. Однако столкнуться с ними вживую!.. Словно тебя трактор переехал. А суперинтендант Гибсон будет искать решение на основе фактов и здравомыслия.

– И удачи ему, – сказала Эмили с каким-то отчаянием. – Наверное, я уже могу позвонить миссис Блюитт.

– Я с тобой.

Фойе было залито светом; наверху, где лежал Джоббинс, слышались голоса и чьи-то шаги. Сверкали вспышки фотографов – Перегрин невольно вспомнил вечер премьеры. Отчетливо доносились голоса суперинтенданта Гибсона и полицейского врача. Внизу перед парадным входом стоял констебль. Перегрин сказал ему, что суперинтендант Гибсон разрешил им воспользоваться телефоном, и констебль вежливо подтвердил, что все в порядке.

Прижимая трубку к уху, Эмили набрала номер. Девушка была очень бледна, волосы после дождя начали чуточку завиваться, а уголки губ опустились, как у ребенка. После длительного ожидания она уже покачала головой, когда телефон сердито крякнул. Эмили поговорила какое-то время, видимо, без всякого результата, и повесила трубку.

– Мужчина, – объяснила она. – Наверное, владелец дома. Злой как собака. Говорит, миссис Блюитт отправилась на вечеринку и Тревора встречать не ходила. Заявил, что она лежит в стельку и поднять ее невозможно. И повесил трубку.

– Ладно, полицейские разберутся. Думаю, надо разбудить Гринслейда. Он живет в каком-то квартале маклеров. Ага, вот.

Очевидно, у Гринслейдов телефон стоял у кровати. Голос жены, ворчливый и сонный, был слышен в трубке. Мистер Гринслейд произнес:

– Помолчи, дорогая. Ясно, Джей, я еду. Аллейн знает?

– Я… вряд ли. Я объяснил суперинтенданту, что нами занимался Аллейн.

– Ему должны сообщить. Уточните, хорошо? Я немедленно буду.

– «Уточните»! – сердито повторил Перегрин для Эмили. – Я не могу диктовать полицейским, кому звонить, черт побери. Как мне уточнить, сообщили Аллейну или нет?

– Очень просто, – ответила Эмили со слабой улыбкой. – Посмотри.

Констебль открыл боковую дверь главного входа и впустил суперинтенданта Аллейна – в самом скверном расположении духа.

Аллейн без всякого результата проработал допоздна в здании Скотленд-Ярда в компании инспектора Фокса. Первое, что он услышал, добравшись домой, был телефонный звонок. Громко выругавшись, Аллейн подскочил к телефону как раз в тот момент, когда его жена, Трой, подняла трубку в спальне.

Звонил непосредственный начальник Аллейна в Скотленд-Ярде. Аллейн раздраженно слушал:

– …и Фред Гибсон подумал, что раз вы знакомы с Кондусисом и присутствовали при укладке экспонатов, то лучше обратиться к нам. Вы разминулись с ним в Скотленд-Ярде. С учетом обстоятельств, думаю, вам лучше взяться, Рори. Дело крупное. Убийство. Двойное, если мальчик не выживет. Плюс похищение чертовых музейных ценностей.

– Хорошо, – ответил Аллейн. – Ясно. Да.

– Машина у дома или в гараже?

– Спасибо. У дома.

Привычное дело – развернуться кругом и после одного утомительного рабочего дня тут же начать следующий. Пять минут Аллейн потратил на переговоры с Трой и на быстрое бритье; и вот, спустя всего полчаса, как покинул Скотленд-Ярд, туда же возвращался. Дождь, наконец, стих, пустые улицы блестели в свете фонарей.

Аллейн безостановочно ел себя поедом. Ну почему, почему, почему он не упорствовал по поводу сейфа с дурацким окном и чертовой тупой комбинацией для замка? Почему не сказал, что категорически возражает? Аллейн напомнил сам себе, что предупреждал, но сам себе возразил, что нужно было настаивать. Следовало позвонить Кондусису и посоветовать не выставлять на всеобщее обозрение шекспировские сокровища. Следовало нажать на тупого администратора с его имбецильным кодовым словом, которое и патентованный тупица разгадает за пять минут, и потребовать заменить комбинацию. И неважно, что у него не было полномочий, следовало дожать.

Теперь погиб, черт побери, бедный швейцар. Возможно, умрет и жутко противный мальчишка, дерзивший в «Дельфине». А перчатка Хемнета Шекспира и записки его отца – причина этих зверств – пропали. Действительно, подумал Аллейн, останавливая машину у портика театра «Дельфин», такого недовольства он не испытывал со времен поездки в Кейптаун с убийцей-извращенцем.

Аллейн вошел в театр и сразу увидел Перегрина и Эмили. На их бледных лицах читались отчаяние и странное опустошение, которое часто охватывает людей, неожиданно столкнувшихся с жестоким преступлением. Забыв о недовольстве, Аллейн призвал на помощь профессионализм, который когда-то горько определил как бесконечную способность замечать все меньше и меньше со все большей и большей точностью.