Найо Марш - Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

– Доброй ночи, Джоббинс, – сказал он и спустился по лестнице. Машины, уже ожидающие на Уорфингерс-лейн, блестели под струями ливня. Слышно было, как падают капли в черные волны ночного прилива. Служитель готовился открывать двери.

Перегрин проскользнул в зал. Склонившись над сонетом, на сцене сидел человек из Стратфорда, у окна дома в Уорикшире. Под скрип пера по пергаменту занавес пошел вниз.

На бис выходили семь раз – и могли бы еще. Две женщины на последнем ряду утирали слезы. Потом, высморкавшись, убрали носовые платки и зааплодировали.

Дождь прекратился, пока Перегрин бежал по боковому переулку к служебному входу. Пропустили короткую реплику, и следовало поговорить с помощником режиссера.

После разговора Перегрин просто стоял и рассеянно слушал знакомые голоса и шаги в гримерках и в зрительном зале. В партере и ложах переговаривались служители, укрывая кресла. Помощник режиссера руководил работами за сценой; после окончания он и работники разошлись. Потек своим путем ручеек гостей закулисья; они всегда выглядели чужеродными пришельцами.

Из гримерки Дестини доносился нахальный смех Гарри Гроува и восклицания гостей. Появилась Гертруда Брейси, чуть позже – Маркус Найт, оба в ярости. Перегрин посоветовал им выйти через парадную дверь, чтобы не идти по лужам под переполненными водосточными желобами в переулке у служебного выхода.

Чарльз Рэндом, тихий и отстраненный, как обычно, ушел через служебный вход, а затем появилась Эмили.

– Привет, – сказала она, – застигнут тьмой?

– Тебя жду. Давай поужинаем в новом бистро в конце Уорфингерс-лейн? Назвали с претензией – «Младший Дельфин». У них лицензия до двенадцати, и меня приглашали заглянуть. Пойдем, Эмили?

– Спасибо, – сказала она. – С удовольствием.

– Замечательно! – воскликнул Перегрин. – И дождь, думаю, кончился. Подожди секундочку, я посмотрю.

Он подбежал к служебному выходу. Вода еще капала с водосточных желобов, но над головой сияли звезды. С шумом вывалилась толпа – Дестини со своими щеголеватыми друзьями. Увидев Перегрина, она остановила всех и представила драматурга. Те заговорили наперебой:

– Захватывающе!

– Очень понравилось!

– Божественно!

Потом они ушли, указывая друг другу на лужи.

– Ладно, поеду и привезу, если ты действительно хочешь, – донесся голос Гарри Гроува. – До встречи, ангел.

– Давай быстрее, – ответила ему Дестини. Вскоре взревел мотор спортивной машины Гарри.

Перегрин сказал сторожу у служебного входа, что тот может запирать двери, и вернулся к Эмили. Идя по темной сцене, он почувствовал легкое движение – видимо, кто-то вышел в фойе и тихонько закрыл за собой дверь. За кулисами, несомненно, не осталось никого.

Эмили ждала у декораций. Пожарный занавес был опущен, и сцену освещал только мягкий свет от рабочей лампы за кулисами; было темно, тепло и тихо.

– Мне всегда казалось, что после того, как мы уходим, здесь начинается нечто странное, – проговорила Эмили. – Как будто сцена живет своей жизнью. И ждет нас.

– Другая реальность?

– Да. Более впечатляющая. Можно даже представить ее дыхание.

Легкое движение воздуха в решетке наверху немедленно подтвердило фантазии Эмили.

– Идем. Ночь тихая и звездная, приятно прогуляться. – Перегрин взял девушку под руку и повел в боковую дверь.

И тут раздался глухой стук.

Они замерли и одновременно произнесли:

– Что это было?

– В фойе? – спросила Эмили.

– Да. Может, Уинти? Или еще кто?

– Разве не все ушли?

– Я думал, все.

– И что это было? Что за звук?

– Как будто хлопнуло, поднявшись, сиденье кресла.

– Да. Действительно, похоже.

– Погоди.

– Куда ты? – встревожилась Эмили.

– Да здесь я. Только взгляну.

– Ладно.

Перегрин открыл боковую дверь. Маленькая винтовая лестница терялась в темноте, но в кармане лежал фонарик. Вниз лесенка вела к ложам партера, а вверх – к ложам балкона. Перегрин спустился и вышел в темный партер. Там он опустил сиденье и убрал руку; пружина подняла сиденье. Тот самый звук.

Перегрин спросил:

– Эй, кто тут?

Голос утонул в мягкой тишине.

Он провел лучом по стенам и укрытым креслам. Прошел по новому центральному проходу и вышел в фойе. Здесь царила тьма, двери на улицу были закрыты. Перегрин повернулся к лестнице и крикнул:

– Джоббинс!

– А? – раздался голос сторожа. – Это вы, начальник? Случилось что?

– Сиденье хлопнуло. В партере.

– Точно, начальник?

Джоббинс появился на ступеньках. На нем были очень вульгарное пальто в буро-черно-белую клетку, шерстяная шапка и мягкие тапочки.

– Боже милостивый! – воскликнул Перегрин. – Ты собрался на собачьи бега? Где твой коричневый котелок?

– Вы опять, начальник? – прохрипел Джоббинс. – Кабы знал, я бы переоделся. Пардону прошу, что красуюсь. Подарок от джетмена, это вот пальто. И очень кстати, а то холодает, – объяснял он, спускаясь по лестнице. – Так чего там про сиденье?

Перегрин объяснил. К его удивлению, Джоббинс распахнул двери, прошагал в зрительный зал и издал какой-то хриплый рев…

– А ну! На выход. Давай, слыхал?

Тишина.

Раздался тревожный одинокий голос Эмили:

– Что происходит? – Она на ощупь пробиралась по залу.

– Все в порядке, – крикнул Перегрин. – Я сейчас. – И повернулся к Джоббинсу. – В самом деле, что происходит? Тебе как будто не впервой.

– Ну да, – кисло подтвердил Джоббинс. – Это все мелкий вундеркинд ваш. Он и раньше так делал и еще будет…

– Делал что?

– Шатается тут. Мамаша его бренчит на гавайской гитаре в кафешке – за рекой. Шабашит в одиннадцать, и ее кровиночка должон поджидать ее в конце переулка. А до тех пор шастает по театру и прикидывается – то грабителем, то привидением. Знает, что мне пост бросать нельзя, так прячется по темным местам. И орет «руки в гору». Ухает «ограбление!» – и ползает под креслами, хрипя, как удавленный; а то и удавлю, когда доберусь до него.

Из-за сцены донесся одинокий заунывный звук – и стих. Затем раздался жуткий смех, посвист и грохот двери.

– Ну вот, – сказал Джоббинс и запустил в зал ужасно непечатное восклицание.

– Достану звереныша, – покачал головой Перегрин и рванул к накрепко запертой двери в портик.

– Не поймаете, начальник. – Голос Джоббинса после чрезмерного вокального усилия почти совсем пропал. – Он уж полдороги пролетел. Мамаша встречает его в конце переулка, коли трезвая.

– Завтра шкуру спущу, – пообещал Перегрин. – Ладно, Джоббинс. Я прослежу, чтобы тебя больше не беспокоили. И что касается сокровищ – это твое последнее дежурство.

– Точно, сэр. Самый последний выход в этой судьбоносной роли.

– Еще раз – спокойной ночи.

– Спокойной, начальник. Ни пуха вам!