Октавус Коэн - Шесть секунд темноты

– Так что насчет погасшего света? – голос Кэролла стал холоден, как сталь. – И кто сделал второй выстрел?

Харрельсон заерзал на крае стула.

– Сейчас я вам больше ничего не скажу. Я уже сказал, что убил мистера Гамильтона – это все, о чем я собирался рассказать. Я хочу, чтобы меня поместили за решетку или куда там меня положено запереть.

– Вы очень глупый молодой человек, – сказал Кэролл. – На вашем месте я бы…

– Вы не на моем месте. И я буду весьма признателен, если вы будете держать свои советы при себе.

Клемент Холл коснулся руки художника.

– Мистер Харрельсон, он пытается помочь вам.

– Я ни у кого не просил помощи. Я пришел сюда, чтобы сдаться после того, как убил человека. Обязанности полиции очень просты. Здесь ничего не остается.

– Мистер Харрельсон, вы ошибаетесь, – как всегда добродушно сказал Кэролл. – Я расследую это дело и знаю несколько подробностей, о которых вы думаете, что я их не знаю. Так как вы заняли враждебную позицию, то и я не буду жеманничать. Попросту говоря, ваш рассказ фальшив – по крайней мере, в нескольких моментах. Так уж случилось, что я знаю, что свет погас перед тем, как мистер Гамильтон был застрелен. Говорят, темнота наступила где-то на шесть секунд. А затем свет снова включился. Таким образом, у нас есть очень интересный вопрос: кто сначала выключил, а потом включил свет? И зачем? Можете ли вы сказать что-нибудь об этом?

– Ничего, – угрюмо ответил Харрельсон.

– Это момент номер один, – неожиданно холодно заметил Кэролл. – Момент номер два состоит в том факте, что было два выстрела: один непосредственно в темноте, а второй сразу после того, как включили свет. Который из них был вашим?

– Тот, который убил мистера Гамильтона, – уверенно ответил юный художник.

– Вы уверены?

– Вы можете это легко проверить. Возьмите убившую его пулю и посмотрите, подходит ли она к его револьверу. Вот и ответ. Я ничего не знаю о втором выстреле.

– Вы имеете в виду, что ничего о нем не скажете?

– Понимайте, как хотите. Я сказал все, что хотел.

– Кто еще был в той комнате во время стрельбы?

– Я больше ничего не скажу.

– Такой ответ совершенно удовлетворителен, – улыбнулся Кэролл. Затем он обратился к Холлу:

– Я помещу того юношу в одну из камер со специальной охраной. Никто не сможет обсудить с ним дело. Это будет приемлемо?

– Ты за главного, Кэролл. Мой интерес скорее личный, чем служебный.

Вызванный сержант забрал арестанта, получив также инструкцию не обсуждать и даже не упоминать при нем ни малейшего аспекта, связанного с делом. Оставшись наедине, двое мужчин уставились друг на друга, и Кэролл коротко рассмеялся.

– Вот позер, – сказал он. – Это самое интересное дело, над которым я когда-либо работал. Привычный порядок событий словно перевернулся. У нас есть три признающих вину человека, тогда как преступление совершил только один из них. Хм! Этот молодой человек слишком… э-э-э… колкий.

– Темперамент! – заявил Холл. – Он же художник!

– Вы говорили, что он жених мисс Дюваль?

– Это яблоко раздора между ним и Гамильтоном. Подозреваю, что Гамильтон и сам был влюблен в мисс Дюваль, даже при нормальных обстоятельствах он бы не особо приветствовал человека, которого она бы полюбила. Вот что, в общем, стояло между ними. Но Гамильтон был очень добросовестен. Он был достаточно либерален, чтобы позволить ее брак с Харрельсоном, если бы не нашел какого-то изъяна в нем лично. И независимо от того, так ли это на самом деле, но он искренне полагал, что Харрельсон охотится за деньгами мисс Дюваль, а сам он – никчемный, ленивый повеса.

– Хм! Его темперамент, может быть…

–Знаю, о чем ты думаешь. Тебе интересно, не донкихотствует ли он, выгораживая девушку. Не так ли?

– Да-да.

– Я не знаю. Может быть, а, может, и нет. С другой стороны, сдавшись, он проявил силу характера, ведь он мог бы просто уйти.

– Я не уверен, – сказал Кэролл. – И помните, что если бы он рассказал нам все правду (чего он не сделал), то ни один суд присяжных не признал бы его виновным. Но здесь что-то не так. Возможно, он солгал насчет темноты и второго выстрела, чтобы защитить девушку. С другой стороны, он мог и сам убить – и чтобы выкрутиться, придумал рассказ о самозащите. Не знаю, что значило наступление темноты во время стрельбы, но я уверен – темнота имеет какое-то отношение к убийству.

– Этот момент донимает меня, – раздраженно рявкнул Холл. – Кто бы мог выключить свет как раз в то время? И зачем? Конечно, было не время забавляться домашней пиротехникой. И, помимо того, выбирая между мисс Дюваль и Харрельсоном, мы забываем о старом Баджере – человеке, у которого есть и мотив, и признание, и свидетельства.

– Нет-нет, мистер Холл, я не совсем забыл о Баджере. Без него дело было бы трудным. А с ним – ну… довольно интересным. Полагаю, вы позвоните доктору Робинсону – к этому времени он уже должен извлечь пулю.

Доктор Робинсон не только извлек пулю, но и пожелал немедленно явиться к мистеру Холлу. Он прибыл, и быстрый осмотр пули показал, что она того же самого калибра, что используется в полицейских револьверах. Холл взглянул на Кэролла, а Кэролл – на Холла.

– Было бы странно, будь это иначе. Это было бы практически невозможно.

– В покойного стреляли только раз. Доктор, вы уверены в этом? – спросил Холл.

– Только раз. Я уверен.

– Куда попал выстрел?

– Он прошел через сердце. Пулю извлекли слева.

– Доктор, вы бы согласились с тем, что пуля выпущена с очень близкого расстояния?

– Почему? – удивился врач. – Могу сказать, что она, напротив, была выпущена с некоторой дистанции.

– В пару футов?

– Больше. Не стану притворяться экспертом в таких вопросах, но рискну предположить, что убийца стрелял с расстояния не менее двадцати пяти футов.

Кэролл коротко поблагодарил доктора и попросил его передать тело коронеру. После того, как медик ушел, Холл свалился на стул и беспомощно развел руками.

– Я совершенно сдаюсь. Он совершенно уверен, что стреляли с расстояния. Но с расстояния была выпущена только пуля Баджера. Юнис Дюваль настаивает, что она была с ним в комнате, и хоть она и не раскрывает подробностей, ясно, что она была достаточно близко от него. Харрельсон утверждает, что выстрелил во время драки. Признаки в таких случаях недвусмысленные: следы пороха и ожоги. Я уверен, что Харрельсон признался, чтобы спасти Юнис, а вот какое она имеет отношение ко всему этому… все просто ужасно!

– А я пока ни в чем не уверен, – медленно произнес Кэролл. – Даже в том, что это не Харрельсон.

– Но он же не мог ничего такого сделать, если они схватились врукопашную!

– А откуда мы знаем, что они дрались? Он солгал насчет темноты. Он клянется, что не знает о втором выстреле. Так почему же невозможно, чтобы стрелял и он, и мисс Дюваль?