Артур Таболов - VIP

Ришелье показал на Игоря:

— Этот человек владеет всей информацией.

— Внимательно слушаю вас, месье!

Журналист стремительно писал в блокноте. Когда Игорь закончил, восхитился:

— Это сенсация! Завтра материал будет на первой полосе. Вызываю фотографа. Не возражаете? — обратился он к главному хранителю.

— Возражаю, — хмуро ответил он. — Фотосъемки в музее запрещены. Не вижу необходимости делать для вас исключение. Надеюсь, вы не сочтете это покушением на свободу слова?

— Но без снимка материал утратит эффект!

— Это ваши проблемы.

Панкратов достал из кармана пиджака белый конверт и передал журналисту.

— Здесь снимок, который вам нужен, — перевел его слова Игорь.

— Прекрасно! — обрадовался журналист и обратился к Игорю. — Я чуть не забыл главное. Назовите себя, месье.

— Майор российского Интерпола Сергей Старостин.

На первой полосе свежего номера популярной газеты «Франс-Суар» читателя встречала крупная «шапка»: «Русский полицейский Сергей Старостин вернул музею Орсе подлинник картины Ренуара «Бал в Мулет-де-ля Галетт». Под ней снимок молодого офицера в парадной форме. Такой же, какой был в овальной рамке на дубовом кресте на Троекуровском кладбище.

Ирина Керженцева обладала счастливым свойством характера — умела бесследно стирать из памяти, как ненужный файл, всё неприятное, что может отравлять ей жизнь. Она никогда не вспоминала Григория Вознюка, его труп с разбитой головой, лежащий под черной пленкой на мокром асфальте Ново-Рижского шоссе. Немного труднее было избавиться от воспоминаний о камере в СИЗО «Лефортово», в которой провела несколько месяцев, но и с этим она справлялась. А вот ужас, пережитый ею в кафе Мабиллон, всё не слабел.

Третий день Ирина не знала, куда себя девать, каждый час открывала почту в надежде увидеть письмо от Сержа, но видела одно и то же: «Новых сообщений нет». Почему он молчит? Что значит его молчание? Так можно сойти с ума, неужели он этого не понимает? Не получил её письма? Повторяла: «Отзовись, милый Серж. Отзовись, отзовись!» И снова равнодушное: «Новых сообщений нет». Да чем он так занят в этой проклятой Москве? Он писал, что тяжело болен отец. Но неужели нельзя найти минуту, чтобы ответить любимой женщине? Охладел к ней? Ирина этого не допускала. Она была не из тех женщин, к которым охладевают. И ещё совсем недавно он принимал самое живое участие в её делах. Всего три дня назад! Нет, здесь что-то не то. Но что, что?

Она понимала, что опасно зацикливаться на единственной мысли, но поделать с собой ничего не могла. Немного помогало отвлечься только шотландское виски. По утрам Ирина вставала с тяжелой головой, с тенями под глазами. Молча завтракала в общей столовой и сразу уходила к себе. Винодел и его домашние поглядывали на неё с любопытством, но из деликатности или равнодушия никаких вопросов не задавали. Утром четвертого дня разговор за столом зашёл не о погоде и видах на урожай, как обычно. Обсуждали статью в газете «Франс-Суар» о том, что какой-то русский полицейский вернул музею Орсе подлинник картины Ренуара. Ирина среагировала на слова «русский полицейский». Винодел дал ей пухлый номер:

— Почитайте, мадам, очень интересная история.

Вернувшись в гостевой дом, она развернула газету и обмерла. С первой полосы на неё смотрел Серж, её Серж. В парадной форме с майорскими погонами, в какой она его никогда не видела, с насмешливым и одновременно немного грустным выражением лица. Сначала она очень обрадовалась, как радуется человек в чужом городе, увидев знакомого, который может ему помочь. Но тут же радость сменилась недоумением. Значит, Серж в Париже? Да, в Париже, раз он вернул музею картину Ренуара. Но почему, почему он не отвечает на её письма?

Ирина схватила мобильник, нашла справочный телефон редакции «Франс-Суар» и набрала номер. Мобильник не отреагировал, она забыла поставить его на подзарядку. Пришлось звонить по городскому телефону. Она спешила. Знала, что офицеры Интерпола после выполнения задания сразу возвращаются в Москву. Но, может быть, он еще не успел улететь? Надежда была только на это.

— Редакция «Франс-Суар», — раздался в трубке молодой женский голос.

— Мадмуазель, подскажите, в каком отеле остановился русский полицейский Сергей Старостин. Который вернул музею Орсе подлинник Ренуара. Он мой друг, мне очень нужно его увидеть.

— Не отходите от телефона, я наведу справки.

В телефоне с минуту звучала песенка Эдит Пиаф, потом снова возник тот же голос:

— Вы меня слушаете? HТtel Le LittrИ, четыреста второй номер.

— Мерси, мадмуазель, вы меня очень выручили.

Еще с полчаса ушло, чтобы узнать в городском справочном номер отеля, а в отеле телефон четыреста второго номера. В трубке прозвучали длинные гудки. «Опоздала, он уже улетел», — с отчаянием подумала Ирина. Но тут трубку взяли.

— Слушаю, — сказал по-русски какой-то мужчина.

— Это четыреста второй номер?

— Да.

— Пригласите, пожалуйста, Сергея Старостина.

— Кто его спрашивает?

— Это его знакомая.

— Ирина Керженцева? — уточнил мужчина.

Ирина похолодела. Кто он? Откуда он её знает? Что происходит? Она не могла знать, что, пока она слушала Эдит Пиаф, французские интерполовцы пробивали её телефон, но чувствовала, что случилось что-то непопровимое.

— Да, это я, — наконец сказала она. — Так я могу поговорить с Сергеем?

— Можете. Посмотрите в окно, он уже подъезжает.

Ирина бросилась к окну. Там никого не было.

— Никого нет, — сказала она.

— Значит, сейчас будет.

В трубке зазвучали короткие гудки. И словно бы продолжились полицейскими сиренами. В усадьбу влетели две машины, одна «Пежо 306», другая пикап с решетками на окнах. Без стука открылась дверь, вошли два полицейских в форме и один штатский. Полицейские были теми молодыми людьми, которых Ирина видела в кафе Мабиллон. Один из них спросил:

— Ирэн де Бюсси, она же Ирина Керженцева?

— Да, это я.

— Вы арестованы.

— Руки, мадам! — приказал второй и защелкнул на её запястьях наручники.

Третий молодой человек тоже был тот, кого Ирина видела с этими двумя в кафе, лицо кавказской национальности.

— Где Серж? — закричала она. — Мне сказали, что он приедет. Я хочу его видеть! Мне нужно его увидеть!

— Я вместо него. Он не смог приехать по очень уважительной причине. А теперь спросите меня, по какой.

— По какой? — послушно повторила Ирина.

— Он застрелился.

— Этого не может быть! Вы врёте! Вы всё врёте! Когда?

— В тот день, когда вас оправдал суд присяжных.

— Так вот почему он сказал «Встретимся в аду»! Бедный мальчик! Я его любила! Он был единственным, кого я любила!

Лицо кавказской национальности посмотрело на неё с интересом и одновременно с гадливостью, как на гадюку.