Николай Свечин - Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко [СИ litres]

В одном из моих предыдущих очерков я говорил уже о том хаосе, что царил в сыскной полиции в Москве в момент моего приезда, а потому не буду повторяться. Приблизительно через год мне удалось вполне наладить дело, и именно к этому времени относится то, что я хочу рассказать ниже.

В доме одного моего знакомого я встретил как-то двух профессоров московского университета. Последние обратились ко мне с просьбой разрешить им приводить хотя бы раз в неделю в помещении Сыскной полиции занятия для студентов юридического факультета для ознакомления их с научными методами, употреблявшимися в уголовном розыске. Имелись в виду антропометрия [70] С 1890 года и до внедрения дактилоскопии основным методом идентификации задержанных был бертильонаж (иначе называвшийся антропометрией), основанный на одиннадцати измерениях человеческого тела. Подробнее – в книге В. Введенского, И. Погонина, Н. Свечина «Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции», раздел 4.4. , дактилоскопия и музей [71] Под музеем тогда понимался (в современной терминологии) научно-методический кабинет для обучения сотрудников и проведения экспертиз. , находящийся при сыскной полиции. Профессора говорили: «Для всех этих будущих судебных следователей и кандидатов на судебные должности весьма важно познакомиться как с измерительными приборами, так и с внешним видом инструментов, обычно употребляемых профессиональными ворами и мошенниками!»

Принципиально я охотно дал своё согласие, но заявил, что самолично решить этого вопроса не могу. Я обращусь к градоначальнику, хотя думаю, что и тот не даст ответа, не запросив министра.

Так и случилось: генерал Адрианов [72] Александр Александрович Адрианов (1861–1918(?)). не пожелал взять решение этого вопроса на свою ответственность и по прямому проводу доложил о нём Столыпину. «Предоставляю это дело на усмотрение Кошко, которому всецело доверяю», – ответил премьер. Я известил о благоприятных результатах моих профессоров, и первое собеседование со студентами было назначено на ближайшую субботу.

Причудлива судьба человеческая. Думалось ли мне, что я, человек со скромным офицерским образованием, вынужден буду читать лекции не только целому факультету студентов, но даже и двум профессорам, им сопутствующим. Между тем такие собеседования продлились несколько лет вплоть до моего отъезда в Петербург. Конечно, нашим беседам я попытался придать возможно более семейный характер. Кафедры я не воздвиг, а, усадив молодёжь у себя в кабинете, я с первой же лекции начал приблизительно так:

– Я знаю, господа, как слово «сыщик» непопулярно среди вас, но вам не следует смешивать понятий о розыске политическом и уголовном. Мне нет никакого дела до того, как вы думаете и во что верите. Моя сфера иная. Пропадут у вас часы или бумажник, подвергнетесь ли вы нападению с целью ограбления… И тогда я и мой персонал к вашим услугам…

И так далее, в том же духе.

Это, если и не высоко-полезное, то, во всяком случае, безобидное занятие чуть не возымело для меня неприятные последствия, но об этом я узнал много позднее. Получив в 1914 году назначение заведовать всем уголовным розыском Империи, я переехал в Петербург. Трусевич был уже давно в Сенате, пробыл некоторое время на посту директора Департамента полиции Белецкий [73] Степан Петрович Белецкий (1873–1918). , и к моему приезду делами Департамента ведал товарищ министра Джунковский [74] Владимир Федорович Джунковский (1865–1938). . К нему я и явился представиться. Генерал Джунковский, недавний московский губернатор, хорошо меня знавший по Москве, весьма любезно меня принял и пригласил в этот же день у себя позавтракать.

– Кстати, – сказал он, смеясь, – я приготовил вам подарок.

– Мне подарок? Какой? – изумился я.

– А вот приезжайте и увидите.

Когда я в условленный час входил с несколькими приглашёнными в столовую, то хозяин мне заявил:

– Садитесь вот сюда, за этот куверт.

Я сел и нашёл под кувертом дело, извлечённое из архива департамента.

– Нет, нет. Вы ознакомьтесь с ним, – настаивал генерал Джунковский.

Перелистав его, я, к удивлению своему, прочёл донос на меня московского охранного отделения. В нём много говорилось о моих каких-то странных беседах со студентами, за которыми я будто бы весьма порицаю и критикую политический розыск. Словом, целое обвинение в революционной пропаганде. Но что лучше всего, это резолюция на полях, сделанная самим Белецким:

«Установить за Кошко негласный надзор и подвергнуть перлюстрации его частную корреспонденцию».

Таким образом, судьба разжаловала меня чуть ли не из профессоров в поднадзорные. Но так как в Москве я служил не за страх, а за совесть, а в частной личной жизни романов не заводил, то грозная перлюстрация не имела никаких последствий, и стрельба Белецкого по воробьям из пушки не отозвалась ни на моей служебной, ни на семейной жизни.

Грозная пора настала для московской сыскной полиции, когда в 1908 году пожаловал по Высочайшему повелению в Белокаменную сенатор Гарин с целью обревизовать московское градоначальство. Для его чинов начался сущий мор, и добрая половина их, включая сюда и самого градоначальника Рейнбота [75] Анатолий Анатольевич Рейнбот (1868–1918). , была не только исключена со службы, но и предана суду.

Я был назначен в Москву в самый разгар ревизии и, заняв должность начальника московской сыскной полиции, застал моих подчинённых трепещущими. Разговоров только и было, что о Гарине: Гарин сказал, Гарин написал, Гарин чихнул. Штат моих служащих был не на высоте, да и сильно поредел, так что мне, новому человеку, на первых порах пришлось туго. А тут как на грех случилось довольно комическое происшествие. Неожиданно, без доклада вбегает в мой кабинет один из товарищей прокурора, весьма недалёкий, излишне старательный и не в меру напыщенный чиновник, и с пафосом заявляет:

– Только что случилось невероятное событие, событие огромного общественного значения, могущее послужить обильной пищей для газетных сатиров и весьма пагубно отозваться на вашей личной карьере: в Москве, в столице, среди бела дня у самого ревизующего сенатора украдена треуголка.

И прокурор выразительно на меня поглядел. Я пожал плечами.

– Поначалу я думал, что, по крайней мере, украли самого сенатора, – сказал я сухо.

– Как? – воскликнул он. – Вы не понимаете всей серьёзности происшедшего? Ведь сенатор, ревизуя градоначальство, ревизует и саму сыскную полицию, и вдруг ревизор становится жертвой дерзкой кражи – это совершенно недопустимо. Вам надлежит во что бы то ни стало напрячь все силы, но треуголку разыскать, иначе… Иначе… Я ни за что не поручусь. Сенатор человек крутой и может Бог знает что наделать.