Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

Тетушка Матильда была большой любительницей поговорить и всегда радовалась его приездам. Несмотря на свою привязанность к ней, он не вполне понимал, почему ему сейчас вдруг захотелось навестить ее. И почему ему пришли на память семейные портреты? Не потому ли, что среди них был портрет Памелы, выполненный двадцать лет назад одним из ведущих художников того времени… Он хотел как можно более внимательно рассмотреть его, чтобы определить, насколько велико сходство между его сестрой и незнакомкой, столь бесцеремонно вторгшейся в его жизнь.

Сэр Най снова, с некоторым раздражением, взял программку представления в «Фестивал-холле» и принялся напевать записанную на ней нотными знаками мелодию. Там-там-там, там-там-там… И тут его осенило: эта мелодия действительно ему знакома. Это был Рог Зигфрида. Тема Юного Зигфрида. Именно это сказала женщина прошлым вечером. Неочевидно, что ему, неочевидно, что кому бы то ни было. Но это было послание, которое не имело никакого смысла для окружающих, поскольку оно, похоже, относилось к только что исполненной музыке. И эта мелодия была записана в его программке нотным письмом. Юный Зигфрид… Это должно было что-то означать. Вероятно, на него еще снизойдет озарение. Юный Зигфрид… Что, черт возьми, это могло значить? Почему, как, когда и что? Какая нелепость – все эти вопросительные слова!

Стаффорд снял телефонную трубку и набрал номер тетушки Матильды.

– Конечно, Стаффи, дорогой. Будет здорово, если ты приедешь. Поезд отправляется в четыре тридцать. Он все еще ходит, но прибывает сюда полутора часами позже. От Паддингтона он отходит позже – в пять пятнадцать. Наверное, это они и имеют в виду, когда говорят об улучшении работы железных дорог. По пути он делает несколько остановок… Ну ладно. Хорас встретит тебя в Кингс-Марстон.

– Он все еще у вас?

– Где же ему еще быть.

– Я так и думал.

Хорас был сначала грумом, потом стал кучером и в конце концов дослужился до шофера.

– Ему должно быть не меньше восьмидесяти, – сказал Стаффорд и улыбнулся.

– Выглядишь хорошо и загорел, – сказала тетушка Матильда, оценивающе оглядывая его. – Ты ведь ездил в Малайю? Не в Сиам – или, как он сейчас называется, Таиланд? Они вечно меняют названия, и это создает путаницу. Во всяком случае, не во Вьетнам, не так ли? Знаешь, мне совсем не нравится этот Вьетнам. Вот уж где путаница – Северный Вьетнам, Южный Вьетнам, Вьетконг и еще какой-то Вьет… Все они воюют друг с другом, и никто не желает остановиться. Не хотят отправиться в Париж или куда-нибудь еще и сесть за стол переговоров. В самом деле, дорогой мой, я постоянно думаю об этом, и мне представляется, что было бы разумнее всего, если б они сошлись на стадионах и сражались бы там не столь смертоносным оружием, как этот ужасный напалм. Тебе так не кажется? Молотили бы друг друга кулаками, и это доставляло бы им удовольствие, как и всем остальным, кто приходил бы и наблюдал за этим зрелищем. Я считаю, что мы никак не научимся давать людям то, чего они действительно хотят.

– Прекрасная идея, тетушка Матильда, – сказал сэр Най, целуя бледно-розовую морщинистую щеку, приятно пахнувшую духами. – Как ваши дела, дорогая моя?

– Старость не радость, – ответила леди Матильда Клекхитон. – Да, я стара. Конечно, тебе пока еще не понять, что это такое. Не одно, так другое. То дает себя знать ревматизм, то артрит, то астма, то заболеешь ангиной, то подвернешь лодыжку… Постоянно какие-то проблемы со здоровьем. Не очень серьезные, но тем не менее… Что это ты вдруг решил навестить меня, дорогой мой?

Стаффорда несколько смутила прямота вопроса.

– Обычно я всегда навещаю вас, когда возвращаюсь из заграничных поездок.

– Тебе придется придвинуть стул ближе ко мне. Со времени твоего последнего визита я стала еще более глухой. Ты изменился… Почему ты изменился?

– Просто загорел. Вы же сами сказали.

– Ерунда. Я не то имею в виду. Только не говори, что это наконец девушка.

– Девушка?

– Я всегда чувствовала, что это может однажды произойти. Беда в том, что у тебя слишком развито чувство юмора.

– Почему вы так считаете?

– Так говорят о тебе люди. О да, говорят. Это чувство юмора вредит твоей карьере. Ты общаешься со всеми этими людьми – дипломатами, политиками… Теми, кого называют молодыми государственными деятелями, а также пожилыми и среднего возраста. И с членами всех этих партий… Кстати, я считаю, глупо иметь так много партий. И прежде всего эту ужасную лейбористскую.

Она задрала вверх свой консервативный нос.

– Почему в дни моей молодости не было никакой лейбористской партии? Никто не смог бы тогда сказать, что означает это название. Его назвали бы чушью. К сожалению, все гораздо серьезнее. Ну еще, конечно, эти либералы, но они ужасно глупы. Потом тори, или консерваторы, как они себя сейчас называют.

– А эти-то чем вам не угодили? – спросил сэр Най с едва заметной улыбкой на лице.

– Там слишком много серьезных женщин. Им недостает веселости.

– Ни одна политическая партия сегодня не приветствует веселость.

– Вот именно, – сокрушенно произнесла тетушка Матильда. – И именно поэтому ты ведешь себя неправильно. Ты хочешь привнести в жизнь немного веселья и подшучиваешь над людьми, а им, разумеется, это не нравится. Они говорят: «Ce n’est pas un garcon serieux» [13] Это несерьезный молодой человек ( фр. ). , как сказал тебе однажды рыболов.

Рассмеявшись, сэр Най окинул взглядом комнату.

– Куда ты смотришь?

– На картины.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я продала их, правда? Сегодня все продают свои картины. Взять, к примеру, старого лорда Грэмпиона. Он продал полотна Тёрнера и портреты своих предков. А Джеффри Голдман продал свои замечательные картины с изображениями лошадей. Они принадлежат кисти Стаббса, не так ли? Что-то вроде того. А какие за них выручают деньги! Но я не хочу продавать свои картины. Большинство из тех, что находятся в этой комнате, представляют настоящий интерес, поскольку это портреты предков. Знаю, сегодня предки никому не нужны, но я старомодна. Я отношусь к предкам с уважением. К своим, конечно. На чей портрет ты смотришь? Памелы?

– Да. На днях я вспоминал о ней.

– Удивительно, насколько ты и она похожи, хотя вы и не близнецы. Говорят, что даже близнецы, если они разнополы, не могут быть идентичны друг другу. Понимаешь, что я имею в виду?

– В таком случае Шекспир совершил ошибку, сделав Виолу и Себастьяна [14] Виола и Себастьян – брат и сестра, близнецы, персонажи комедии У. Шекспира «Двенадцатая ночь». похожими как две капли воды.

– Ну, обычные братья и сестры могут быть похожи друг на друга. Вы с Памелой всегда были похожи – внешне, я имею в виду.