Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

– Я прошу вас, – сказал адмирал, – когда она вернется, отошлите ее опять, хорошо? Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз.

Когда Эми принесла напитки, леди Матильда взмахнула рукой, и она покинула комнату с таким видом, будто уходит по собственной воле, а не по приказу хозяйки. Эми была весьма тактична.

– Славная девушка, – сказал адмирал. – Очень славная.

– Поэтому вы и попросили меня отослать ее прочь? Чтобы она не услышала ваших лестных слов в свой адрес?

– Нет, просто мне нужно посоветоваться с вами.

– О чем? Как нужно заботиться о своем здоровье, где нанять новых слуг или что лучше выращивать в саду?

– Это очень серьезно. Я подумал, может быть, вы сможете вспомнить то, что имеет для меня большое значение.

– Дорогой Филипп, как это мило с вашей стороны – думать, что я еще могу что-то вспомнить. С каждым годом моя память становится все хуже и хуже. Недавно я обнаружила, что помню только то, что связано с так называемыми «друзьями юности». Помню даже тех отвратительных девчонок, с которыми училась в школе, хотя мне этого вовсе и не хочется. Вот где я сейчас была.

– И где же вы были? Навещали школу?

– Нет-нет, я ездила к своей школьной подруге, которую не видела лет пятьдесят.

– И как она выглядит?

– Чудовищно толстая и еще противнее и отвратительнее, чем прежде.

– Должен заметить, странные у вас вкусы, Матильда.

– Ну ладно… Так что же я должна вспомнить?

– Другого друга юности, Роберта Шорхэма.

– Робби Шорхэма? Разумеется, я его помню.

– Он стал ученым. Очень известным.

– Да-да. Такие люди не забываются. А зачем он вам понадобился?

– Государство нуждается в его помощи.

– Надо же, как интересно, – сказала леди Матильда. – На днях мне пришла в голову та же самая мысль.

– И какая же мысль пришла вам в голову?

– Что нужна его помощь. Или помощь человека вроде него – если, конечно, такие люди еще есть.

– Таких больше нет. Послушайте, Матильда, вы общаетесь с людьми. Они вам кое-что рассказывают. Я сам вам кое-что рассказывал.

– Меня всегда удивляло это. Вы же не поверите, будто я понимала то, что мне рассказывали. И это даже в большей степени относится к Робби, нежели к вам.

– Я не делился с вами военно-морскими тайнами.

– Но и он не делился со мной научными тайнами. Ну разве что в самых общих чертах.

– Да, но он все же обсуждал их с вами, не так ли?

– Он любил время от времени приводить меня в изумление.

– Вот это-то меня и интересует. Рассказывал ли он вам в те дни, когда еще мог нормально говорить, бедняга, что-нибудь о так называемом «Проекте Б»?

– «Проект Б», – задумчиво повторила леди Клекхитон. – Что-то знакомое. Иногда он говорил о проекте таком-то, операции такой-то. Но вы должны понимать, для меня это было лишено всякого смысла, и он знал это. Однако ему нравилось… удивлять меня. Так фокусник описывает, как он вытаскивает из шляпы трех кроликов, не объясняя, в чем заключается фокус. «Проект Б»? Да-да, припоминаю… Это было много лет назад… Он тогда часто бывал чем-то сильно взволнован. Время от времени я спрашивала у него: «Как обстоят дела с “Проектом Б”?»

– Я знаю, вы всегда были деликатной женщиной. Всегда помните, чем люди занимались, чем интересовались… И если даже не понимаете, о чем идет речь, все равно проявляете интерес. Однажды я описывал вам корабельную пушку нового типа и, вероятно, утомил вас до полусмерти. Но вы тем не менее слушали меня так внимательно, будто всю жизнь только и ждали, когда услышите об этом.

– Я не только деликатная женщина, как вы изволили заметить, но и хорошая слушательница, пусть даже мне недостает эрудиции.

– Так вот, мне хотелось бы услышать чуть больше о том, что Робби говорил вам о «Проекте Б».

– Он говорил… теперь мне трудно вспомнить. Он упомянул о нем после того, как рассказал об операции, которую они производили на мозге людей, страдавших тяжелыми формами депрессии, потенциальных самоубийц, неврастеников. В общем, разговор шел о том, о чем обычно говорят в связи с Фрейдом. По его словам, побочные эффекты невозможны. То есть люди после операции становятся спокойными, счастливыми, покладистыми, больше ни о чем не тревожатся и не стремятся наложить на себя руки. Они просто не думают об опасности и не замечают ее. Но тем не менее он сказал, что, по его мнению, с «Проектом Б» возникнут проблемы.

– Он приводил какие-либо подробности, говорил что-то конкретно?

– Он сказал, что эту идею ему подсказала я, – неожиданно заявила леди Клекхитон.

– Что? Вы подсказали идею такому выдающемуся ученому, как Роберт Шорхэм? Но ведь вы ничего не смыслите в науке!

– Конечно, нет. Но я всегда старалась вкладывать в головы людям немного здравого смысла. Чем они умнее, тем меньше в них здравого смысла. Я хочу сказать, что люди, которые что-то значат в этом мире, думают о простых вещах, таких как просечка на почтовых марках. Взять, к примеру, Адама… или как там его… нет… Макадама из Америки, который проложил асфальтированные дороги, чтобы фермеры могли быстрее привозить свой урожай на побережье и получать больше прибыли. Я хочу сказать, они приносят гораздо больше пользы, чем все эти выдающиеся ученые. Ученые лишь способны изобретать вещи, уничтожающие людей. Это я и сказала Робби. Разумеется, в деликатной, полушутливой форме. Он принялся рассказывать мне о чудесах, происходящих в научном мире, о бактериологическом оружии, биологических экспериментах, о том, что можно делать с человеческими зародышами на ранней стадии их развития. Он говорил также о страшных газах и о том, как глупы люди, выступающие против атомной бомбы, поскольку это поистине гуманное оружие по сравнению с тем, что было изобретено в последнее время. И тогда я сказала, что было бы гораздо лучше, если б Робби, или кто-то такой же умный, как он, изобрел что-нибудь действительно разумное. Он с удивлением посмотрел на меня, и в глазах у него загорелись огоньки, как это с ним иногда случается. «А что вы считаете разумным?» Я сказала: «Почему бы вам вместо бактериологического оружия, страшных газов и тому подобного не изобрести что-нибудь такое, что сделало бы людей счастливыми? Наверняка это было бы ничуть не сложнее. Вы только что говорили об операции, при которой, насколько я поняла, удаляется небольшая часть лобной доли мозга – или затылочной, не имеет значения, – в результате чего в характере людей происходят значительные изменения. Они становятся другими. Перестают испытывать беспокойство или желание покончить с собой. Если б вы могли изменять людей подобным образом, удаляя небольшие части костей, мышц или нервов либо чиня железы, удаляя или добавляя их. Если вы способны добиваться таких изменений в характере людей, почему бы вам не изобрести что-нибудь такое, что делало бы их спокойными, может быть, даже сонными? Предположим, у вас есть средство – не снотворное, – после употребления которого человек сидит в кресле и видит приятные сны в течение двадцати четырех часов или около того, и просыпается лишь время от времени для приема пищи. Мне кажется, это неплохая идея».