Агата Кристи - Врата судьбы

– Что именно? – спросил Томми.

– Конечно, набраться терпения, – ответила Таппенс. – Сейчас без четверти одиннадцать, и я хочу поспать. Я очень устала. И здорово вывозилась в грязи благодаря этим старым и пыльным игрушкам и вещам. Думаю, что мы еще немало любопытного найдем в этом месте, которое… кстати, а почему оно называется Кэй-Кэй?

– Не знаю. А это как-то пишется?

– Не знаю; кажется, К-Э-Й. Но только не просто две буквы КК.

– Что, так звучит более таинственно?

– Это звучит по-японски, – в голосе Таппенс слышалось сомнение.

– Не понимаю, почему ты так считаешь. Я ничего японского в этом не вижу. Мне это напоминает название какого-то блюда. Например, из риса.

– Я в ванну – вымыться и избавиться от всей этой паутины, – сказала Таппенс.

– И помни – надо набраться терпения.

– Думаю, что у меня его больше, чем у тебя, – заметила миссис Бересфорд.

– Иногда ты бываешь совершенно непредсказуема, – возразил ей Томми.

– Ты бываешь прав чаще, чем я , – сказала Таппенс. – И меня это иногда раздражает. Но все это – испытания, посланные нам свыше. Не помнишь, чьи слова?

– Не важно, – ответил Томми. – Иди и смой с себя прах давно минувших лет. А Исаак действительно хороший садовник?

– Он считает себя таковым. Надо будет проверить…

– К сожалению, мы с тобой ничего в этом не смыслим. Так что это еще одна проблема.

– Надо набраться терпения, – как заклинание повторяла Таппенс, допивая чашку кофе и разглядывая тарелку с яичницей-глазуньей, стоявшую на буфете; по обеим сторонам от яйца лежали две аппетитного вида почки. – Плотный завтрак гораздо полезнее размышлений о всяких невозможных вещах. Это Томми любитель заниматься невозможными вещами. Тоже мне – расследование… Боюсь, что у него ничего не получится.

И она принялась за яйцо с почками, заметив:

– Как приятно иногда изменить своему обычному завтраку.

Уже долгое время Таппенс умудрялась по утрам ограничиваться чашкой кофе, апельсиновым соком или грейпфрутом. И хотя это помогало сохранить фигуру, удовольствия от подобного завтрака она не получала. А вот горячие блюда, стоящие на буфете, вызывали у нее, по контрасту, обильное слюноотделение.

Наверное, продолжала размышлять Таппенс, Паркинсоны тоже ели это на завтрак. Яичницу или сваренные в мешочек яйца, и еще бекон… Она стала вспоминать, что читала о завтраках в старых романах. А может быть… ну конечно, они ели холодного тетерева. Вкуснятина! От одной мысли слюнки текут. Наверное, на детей они обращали так мало внимания, что тем доставались одни ножки. Ножки дичи – это просто здорово, ведь их можно обгладывать…

Она вдруг замерла, не успев проглотить последний кусочек почки.

За дверью раздавались очень странные звуки.

– Интересно, – вслух произнесла Таппенс. – Похоже на какой-то испорченный оркестр.

Она сидела с куском тоста в руке, когда Альберт вошел в комнату, и подняла на него глаза.

– Что происходит, Альберт? – спросила она. – Только не говори мне, что наши рабочие занялись музицированием. Это что, гармоника или что-то в этом роде?

– Это джентльмен, который пришел насчет пианино.

– И что он собирается с ним делать?

– Настроить. Вы же сами говорили, чтобы я вызвал настройщика.

– Боже мой! – воскликнула Таппенс. – И ты его уже пригласил? Ты просто прелесть, Альберт.

По лицу слуги было видно, что он доволен. Однако Альберт и без этого знал: то, насколько быстро он выполняет странные просьбы то Таппенс, то Томми, является его несомненным достоинством.

– Настройщик говорит, что пианино в ужасном состоянии, – сказал он.

– Меня это не удивляет, – заметила Таппенс.

Она выпила полчашки кофе и прошла в гостиную. Возле пианино, выставившего напоказ бо́льшую часть своих внутренностей, возился молодой человек.

– Доброе утро, мадам, – поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила Таппенс. – Я так рада, что вы смогли прийти.

– Да, настройка ему совсем не помешает.

– Я знаю, – согласилась миссис Бересфорд. – Знаете, мы только что переехали, а инструменты не любят, когда их перевозят с места на место. Да и настраивали его в последний раз довольно давно.

– Это видно, – сказал молодой человек.

Он поочередно взял несколько аккордов – несколько бравурных в мажоре, а потом несколько очень меланхоличных в ля-миноре.

– Прекрасный инструмент, мадам, если хотите знать мое мнение.

– Да, – согласилась Таппенс. – Это Эрар [35] Эрар Себастьен (1752–1831) – французский мастер по изготовлению музыкальных инструментов. .

– Такое пианино в наши дни нечасто встретишь.

– Оно побывало в нескольких переделках, – продолжила Таппенс. – Попало под бомбежку в Лондоне. Бомба угодила в наш дом. К счастью, нас не было дома, а у него пострадал в основном внешний корпус.

– Да, но корпус пока еще крепок. С ним ничего не надо делать.

Приятная беседа продолжилась. Молодой человек сыграл несколько начальных звуков прелюдии Шопена, а потом перешел на обработку «Голубого Дуная» [36] Один из самых известных классических вальсов Иоганна Штрауса-сына, написанный в 1866 г. . Наконец он объявил, что закончил свою работу.

– Я бы не оставлял пианино надолго, – сказал настройщик. – Мне хотелось бы прийти и посмотреть его еще раз, прежде чем пройдет слишком много времени. После того как оно – не знаю, как это сказать – немного осядет. Знаете, иногда после этого проявляются некоторые мелочи, которые с первого раза и не заметишь.

Они обменялись восторженными замечаниями о музыке вообще и о фортепьянной в частности – и вежливо попрощались, как два человека, чьи взгляды на ту радость, которую музыка привносит в повседневную жизнь, во многом совпадают.

– С этим домом приходится повозиться, – заметил молодой человек, оглядываясь вокруг.

– Мне кажется, что до нас здесь какое-то время никто не жил.

– Да. Этот дом сменил много хозяев.

– И хранит множество историй, – сказала Таппенс. – Я имею в виду о своих прошлых хозяевах и о тех странных вещах, которые здесь происходили.

– Вы, наверное, говорите о том, что происходило здесь давным-давно… Даже не знаю, во время последней войны или предыдущей.

– Там было что-то, связанное с морскими секретами, – сказала Таппенс с надеждой в голосе.

– Вполне возможно. Мне рассказывали, что в то время об этом много говорили, но сам я об этом ничего не знаю.

– Это было задолго до вашего рождения, – заметила Таппенс, с завистью глядя на его свежее лицо.

Когда он ушел, она села за инструмент.

– Сыграю-ка я «Дождь на крыше» [37] Имеется в виду прелюдия Шопена «Капли дождя»; в ней повторяется один и тот же звук, воспринимаемый многими слушателями как капли дождя, стучащие по крыше. , – сказала себе Таппенс, которая вспомнила мелодию из-за того, что настройщик сыграл другую прелюдию Шопена. Однако потом пальцы сами собой перешли на аккомпанемент к песенке, которую женщина стала тихонько напевать себе под нос: