Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 16. Дело о хитроумной ловушке

— Я сейчас сам спрошу об этом прокурора, — заявил судья.

— Ваша честь, прошу вас выслушать ответ, тогда вы поймете мою позицию.

— В нем содержится признание факта? — спросил судья.

— Разумеется, ваша честь, но это не равнозначно признанию вины.

— Обвинение пытается доказать, будто бы Бельфор признался, что находился в состоянии опьянения, — возмутился защитник.

— И все же я разрешаю свидетелю закончить ответ, — решил судья Кедвелл. — Продолжайте.

— Обвиняемый сказал, что выпил несколько бокалов на этой вечеринке и почувствовал себя очень плохо. Он подозревает, что в один из бокалов что-то было подмешано. Далее он сказал, что временно отключился, ничего не помнит и. пришел в себя лишь в" собственной машине, которую…

— Ваша честь, ваша честь! — запротестовал защитник. — Это звучит как весьма определенное признание…

— Садитесь, — махнул рукой судья, — пусть свидетель закончит. Если его показания окажутся такими, как я предполагаю, я позднее потребую у прокурора объяснений. Суду это не нравится. Суд считает, что была сделана попытка навязать ему свое мнение.

— Выслушайте его ответ до конца! — взмолился прокурор.

— Именно это я и намерен сделать.

— Продолжайте! — велел прокурор свидетелю.

Тот снова заговорил:

— Он сказал, что на короткое время пришел в себя уже в машине, которую вела какая-то женщина.

— Какая-то женщина? — переспросил судья.

— Да, ваша честь.

— Значит, машину вел не он?

— Вот именно, ваша честь, — вмешался прокурор. — Надеюсь, теперь суд видит основание для моего заявления?

— Хорошо, мистер Канселер.

Судья повернулся к свидетелю:

— Продолжайте. Что еще говорил обвиняемый?

— Он сказал, что пришел в себя на короткое время, но чувствовал себя отвратительно: кружилась голова, к горлу подступала тошнота. Следующее, что он помнит: очнулся он у себя в постели в четыре тридцать пять утра от сильной головной боли.

— Спросили ли вы у него, кто была та женщина за рулем? — поинтересовался прокурор.

— Да.

— Что он вам ответил?

— Сказал, что не может припомнить. Что он не уверен.

— Уточните его слова. Он не может или не уверен?

— И то и другое.

— Что еще вы у него спросили?

— После этого я задал ему несколько вопросов, но обвиняемый отказался отвечать, пока не узнает, что же случилось. Я объяснил ему, что мы расследуем обстоятельства смерти человека, сбитого на дороге, и есть доказательства, что к этому делу причастна его машина. Тогда он заявил, что при данных обстоятельствах должен прежде всего посоветоваться со своим поверенным.

— Можете приступить к перекрестному допросу, — предложил прокурор.

Мортимер Дин Хауленд был знаменит своей напористостью и дотошностью во время допросов. В кулуарах его называли Громобоем.

Он нахмурил свои кустистые брови, по-борцовски выдвинул вперед челюсть и пару минут смотрел испепеляющим взглядом на свидетеля.

— Значит, вы отправились в дом Бельфора, чтобы вырвать у моего подзащитного признание?

— Я не делал ничего подобного.

— Но вы же. вошли в дом?

— Конечно.

— И пытались добиться признания у подзащитного?

— В известной мере — да.

— Вот и получается, что вы явились в этот дом, чтобы тем или иным способом добиться признания вины.

— Я пошел туда обследовать автомашину.

— Почему вы решили это сделать?

— Потому что мне подсказали.

Адвокат поколебался, затем, побоявшись приоткрыть эту пока еще запретную дверь, резко переменил тему:

— Когда вы первый раз увидели подзащитного, он крепко спал, и вы его разбудили, не так ли?

— Я — нет, его разбудил слуга.

— Вы знали, что он болен?

— По его виду можно было понять, что он провел тяжелую ночь. Таково было мое мнение, пока он не пожаловался на нездоровье. Я подумал, что он…

— Какое нам дело до того, что вы подумали? — загремел Хауленд.

— Я подумал, что именно это вас интересует, — отпарировал свидетель.

По залу прокатился веселый смешок.

— Постарайтесь сосредоточиться на моих вопросах, — повысил голос Хауленд. — Вы могли сказать, что перед вами находился нездоровый человек?

— Я мог сказать, что он не был свеж, как огурчик. У него был вид человека после сильного похмелья.

— Я вас спрашиваю не об этом. Меня интересует, смогли вы по его внешнему виду определить, что он нездоров?

— Не могу утверждать, но было похоже, что накануне он повеселился от души!

— Достаточно! — возмутился Хауленд. — На карту поставлена свобода человека, а вы тут упражняетесь в остроумии. Отвечайте на мои вопросы без всяких выкрутасов. Вы видели, что он не такой, как всегда?

— Я не знаю, каким он бывает всегда.

— Но ведь вам было известно, что его подняли с постели?

— Полагаю, что да.

— Вы видели, что он плохо выглядит?

— Это точно.

— Как он выглядел?

— Отвратительно, как человек после перепоя.

— Вам доводилось видеть людей после перепоя?

— Очень часто.

— Сами вы когда-либо напивались?

— Ваша честь! Я возражаю, — заявил прокурор.

Хауленд сразу же нашелся:

— В таком случае я требую аннулировать заявление свидетеля о том, что у моего подзащитного был вид «как с перепоя», на том основании, что это личное мнение человека, который недостаточно компетентен, чтобы разбираться в подобных вещах.

— Возражение снимаю, — решил прокурор.

— Вы когда-либо страдали от похмелья?

— Нет.

— Ни разу?

— Да, ни разу.

— Вы непьющий?

— Я не трезвенник, конечно. Иной раз выпиваю, но не могу припомнить ни единого случая, чтобы я опьянел, не говоря уже о перепое.

— Тогда откуда вы знаете, как выглядит человек после перепоя?

— Мне приходилось видеть очень много таких людей.

— Что такое похмелье?

— Последствие опьянения. Я бы сказал еще, остатки алкоголя в человеческом организме.

— Теперь вы говорите как врач.

— Вы же сами попросили меня дать определение похмелья!

— У меня все! — заявил Хауленд, жестом показывая, что устал спорить со свидетелем и находит это пустой тратой времени.

Свидетель собрался было спуститься с возвышения.

— Одну минуточку! — внезапно остановил его защитник, снова поворачиваясь к нему всем корпусом и тыча в него пальцем. — Еще один вопрос. Сказал ли вам подзащитный, в котором часу он потерял сознание?

— Он говорит, что примерно около десяти часов.

— Ах вот как, значит*, он сказал, что около десяти?

— Да, сэр.

— Вы мне про это не говорили.

— Но вы меня об этом не спрашивали!

— Вас просили сообщить суду все, что вам говорил подзащитный, не так ли?

— Так.

— Тогда почему вы пытаетесь скрыть его заявление о том, что тогда было всего лишь десять часов?

— Я… ну… признаться, я не придал этому особого значения.