Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Спутник?!

Холмс вынул из кармана большой сложенный лист бумаги и осторожно развернул его на коленях.

– Что вы скажете об этом? – спросил он.

Бумага была покрыта следами какого-то маленького животного. Всего было пять отпечатков ног с длинными когтями, каждый след величиной приблизительно с десертную ложку.

– Это собака, – заметил я.

– Разве вы слышали когда-нибудь, чтобы собака бегала по занавескам? А я нашел отчетливые следы животного на занавесках.

– Что же тогда, обезьяна?

– Но это не след обезьяны.

– Что же тогда это может быть?

– Ни собака, ни обезьяна, ни кошка и никакое другое родственное им животное. Я делал попытку установить при помощи измерений. Вы видите, что расстояние между передними и задними ногами не меньше пятнадцати дюймов. Если прибавить длину шеи и головы, то животное будет в длину не больше двух футов, а может быть, и больше, если у него есть хвост. Животное двигалось, поэтому мы можем определить длину его прыжков: около трех дюймов. Теперь мы можем уже представить его, как животное с длинным туловищем и коротенькими ногами. Жаль, что оно не соблаговолило оставить нам хоть маленький клочок своей шерсти. Затем прибавим еще, что оно ползает по занавескам и принадлежит к разряду плотоядных.

– Почему вы знаете, что оно плотоядное?

– Высоко на стене висела клетка с канарейкой, и животное вскарабкалось по занавеске, чтобы достать птицу.

– Что же это за животное?

– О, если бы я мог ответить на ваш вопрос, тогда я значительно продвинулся бы в решении этой задачи. Одно могу сказать, что животное похоже на ласочку или горностая и, может быть, даже немножко больше их.

– Но какое оно имеет отношение к преступлению?

– Пока это еще не ясно, хотя мы и так уже очень много знаем. Мы знаем, что какой-то человек стоял на дороге и был свидетелем ссоры между супругами Барклей, потому что шторы не были спущены и окно открыто. Знаем также, что он перебежал через поляну и проник в комнату в сопровождении странного животного, и знаем, что он либо убил полковника, либо полковник, что весьма возможно, при виде его так испугался, что упал и разбил голову об угол камина. Одно только непонятно, почему этот нахал унес с собой ключ.

– По-моему, ваши наблюдения и выводы сделали все еще более сложным и запутанным, – заметил я.

– Согласен. Вижу, что дело гораздо труднее, чем оно казалось с первого взгляда. Я пошел не в том направлении, и надо рассматривать его с другой точки зрения. Но, право, Ватсон, я задерживаю вас. Завтра по дороге в Олдершот я успею рассказать вам остальное.

– Благодарю покорно! Вы остановились на самом интересном месте.

– Миссис Барклей ушла из дому в половине восьмого в хорошем расположении духа. Она вообще никогда не была особенно нежна со своим супругом, но в этот раз, когда она покидала дом, у них ссоры не было. По возвращении она первым делом прошла в комнату, где меньше всего могла рассчитывать встретить своего мужа, и, как это обыкновенно делают взволнованные женщины, потребовала чаю. А когда в комнату к ней вошел полковник, между ними началась неистовая ссора. Очевидно, в промежуток времени между половиной восьмого и девятью что-то случилось, что настроило ее против мужа. Но все это время с ней неотступно была мисс Моррисон. Очевидно, девушка знает, но скрывает, что случилось в эти полтора часа.

Сначала я думал, что, может быть, старый солдат втихомолку приударил за молодой девушкой, а та насплетничала его жене. Этим вполне можно было бы объяснить дурное расположение миссис Барклей, а также нежелание мисс Моррисон рассказать всю правду. Но такое предположение само собою рушилось, когда я вспомнил, что миссис Барклей упоминала про какого-то Давида. К тому же полковник так любил свою жену, что наверняка ни за кем не стал бы ухаживать. Нелегко было искать новый след; тем не менее, я совершенно отбросил мысль, что между полковником и мисс Моррисон существовала какая-нибудь тайная связь, но еще больше прежнего пришел к убеждению, что мисс Моррисон должна знать, почему миссис Барклей вдруг возненавидела своего мужа. Поэтому я принялся за мисс Моррисон, посвятил ее в свои догадки и предупредил, что больше всех подозревают в преступлении миссис Барклей, и потому, если она, мисс Моррисон, не расскажет правду, ее подруга очутится на скамье подсудимых.

Мисс Моррисон – маленькое воздушное создание с робкими глазами и белокурыми волосами – оказалась, вопреки моим ожиданиям, девушкой довольно проницательной, не лишенной известной доли разума. Прежде чем ответить, она подумала некоторое время, потом повернулась ко мне с решительным видом и рассказала поистине замечательную историю:

«Я обещала своей подруге никому не говорить о том, что видела и слышала, – говорила она. – Но теперь, когда она больна, не может оправдаться, и когда, как вы говорите, я могу спасти ее или, по крайней мере, снять с нее клеймо подозрения, я считаю себя свободной от обещания. Извольте, я расскажу вам, что случилось в понедельник вечером. Заседание окончилось примерно без четверти девятого, и мы возвращались домой, проходя через довольно пустынную Гудзон-стрит, освещенную одним только фонарем с левой стороны. Поравнявшись с фонарем, я увидела какого-то сгорбленного человека, который шел к нам навстречу, как мне показалось, с ящиком за плечами. Он казался безобразным, потому что шел, опустив голову и едва волоча за собою свои согнутые в коленях ноги. Когда мы проходили мимо него, он поднял голову и взглянул как раз в тот момент, когда свет от фонаря осветил наши лица. Вдруг он остановился и издал душераздирающий крик: «Боже мой, ведь это Нанси!» Миссис Барклей побелела как смерть, и, наверно, упала бы на мостовую, если бы ее не подхватило это безобразное создание. Я хотела позвать полицию, но она быстро пришла в себя и, к великому моему удивлению, стала с ним очень мирно беседовать.

«Все эти тридцать лет я думала, Генри, что тебя нет в живых», – говорила она дрожащим голосом.

«Так и есть», – отвечал он, но надо было слышать, каким ужасным тоном произнесены были эти слова.

У него очень темный цвет лица; глаза его горели таким зловещим огнем, что я до сих пор вижу их во сне. Волосы и усы его с проседью, и все лицо покрыто морщинами и как-то сморщено, словно сушеное яблоко.

«Пожалуйста, иди вперед, – сказала мне миссис Барклей, – я хочу сказать этому человеку несколько слов. Не бойся, он ничего мне не сделает».

Она старалась скрыть свое волнение, но ее выдавали смертельная бледность и дрожащие губы. Я исполнила ее просьбу, и они шли несколько минут рядом, о чем-то разговаривая. Затем она с пылающими глазами пошла рядом со мной, и я видела, как этот увечный человек остался под фонарем, неистово потрясая своим жилистым кулаком, словно в безумном исступлении. До самого дома она не проронила ни одного слова, только прощаясь со мной у дверей, взяла меня за руку и просила никому не рассказывать о случившемся.