Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Я подумал.

– Да, – сказал я, – поступок нравственно законен, раз наша цель взять только то, чем Мильвертон пользуется для незаконных целей.

– Именно. А раз поступок с нравственной точки зрения законен, то мне остается только обсудить вопрос о личном риске. Во всяком случае, истинный джентльмен не должен придавать последнему слишком большого значения, когда женщина так отчаянно нуждается в его помощи.

– Вы очутитесь в таком ложном положении!..

– Что ж, это часть риска. Нет никакого иного способа получить эти письма. У несчастной леди нет денег, и между ее родными нет ни одного человека, которому она могла бы довериться. Завтра последний день, и, если мы не добудем сегодня ночью писем, этот негодяй исполнит свое слово и погубит ее. Поэтому я должен или предоставить свою клиентку ее року, или сделать этот последний ход. Между нами будет сказано, Ватсон, что это спорт – дуэль между Мильвертоном и мною. При первом обмене ударами он, как вы видели, имел перевес, и мое чувство собственного достоинства, и моя репутация требуют, чтобы дело было доведено до конца.

– Ну, мне это не нравится, но полагаю, что так должно быть, – сказал я. – Когда мы отправляемся?

– Вы не идете со мной.

– В таком случае и вы не пойдете, – возразил я. – Даю вам свое честное слово (а я никогда в жизни не нарушал его), что я найму кеб, отправлюсь прямо в полицейский пост и выдам вас, если вы не допустите, чтобы я разделил с вами участие в этом приключении.

– Вы не можете мне помочь.

– Откуда вы знаете? Вы не можете предвидеть, что случится. Как бы там ни было, мое решение неизменно. Не вы один обладаете чувством собственного достоинства.

Холмс казался раздосадованным, но его лицо прояснилось, и он хлопнул меня по плечу.

– Ну-ну, дорогой друг, пусть будет так. Мы несколько лет делили одну комнату, и забавно будет, если мы кончим тем, что будем делить одну камеру. Знаете, Ватсон, признаюсь вам, я всегда думал, что из меня вышел бы в высшей степени удачный преступник. Теперь представляется случай отличиться в этом направлении. Смотрите!

Холмс вынул из ящика аккуратный кожаный футлярчик и, открыв его, показал мне несколько блестящих инструментов.

– Это первоклассный, последнего изобретения воровской набор, состоящий из никелированной фомки, стеклянного алмаза, отмычек и всех новейших приспособлений, требуемых прогрессом цивилизации. Вот также потайной фонарь. Все в порядке. Есть у вас бесшумные башмаки?

– У меня есть башмаки для тенниса с резиновыми подошвами.

– Прекрасно. А маска?

– Я могу их сделать две из шелковой материи.

– Вижу, что у вас есть сильная врожденная склонность к подобного рода вещам. Очень хорошо, сделайте маски. Мы перед уходом поужинаем чем-нибудь холодным. Теперь половина девятого. В одиннадцать мы доедем до Черч-Po. Оттуда четверть часа ходьбы до Апльдор-Тауэрс. До полуночи мы будем уже за работой. Мильвертон очень крепко спит и пунктуально ложится в половине одиннадцатого. При удаче мы будем дома в два часа, с письмами леди Евы в кармане.

Мы надели фраки для того, чтобы иметь вид людей, возвращающихся из театра. На Оксфордской улице наняли кеб и доехали до Гампстэда. Там мы рассчитались с извозчиком и, застегнув доверху пальто, потому что было очень холодно, и ветер пронизывал нас, пошли вдоль зарослей вереска.

– Это дело требует деликатного обращения, – сказал Холмс. – Документы заперты в несгораемом шкафу в кабинете молодчика, а кабинет предшествует его спальне. Но он, как все такие толстые маленькие люди, чувствующие себя хорошо, одарен здоровым сном. Агата (так зовут мою невесту) говорит, что постоянной темой для шуток прислуги служит невозможность разбудить их господина. У него есть секретарь, преданный интересам своего хозяина, и он целый день не выходит из кабинета. Вот почему мы двинулись ночью. Затем у него злющая собака, бродящая по саду. Я в последние два вечера приходил поздно к Агате, и она запирает животное, чтобы я мог беспрепятственно проходить. Вот этот дом, тот богатый, окруженный садом. Пройдем в ворота, теперь направо между лавровыми деревьями. Тут мы можем, я думаю, надеть маски. Видите, нет ни малейшего света ни в одном окне, все идет превосходно.

Надев маски, превратившие нас в самых страшных людей в Лондоне, мы прокрались к безмолвному мрачному дому. Вдоль одной его стороны тянулось нечто вроде крытой веранды с несколькими окнами и двумя дверьми.

– Вот его спальня, – шепнул Холмс. – Эта дверь выходит прямо в кабинет. Она была бы для нас сподручнее, но заперта на засов и на замок, и мы бы произвели слишком много шума, отпирая ее. Пойдем кругом. Там есть оранжерея, в которую выходит гостиная.

Оранжерея была заперта, но Холмс вырезал стекло и повернул ключ изнутри. В следующий момент он запер за нами дверь, и мы в глазах закона стали преступниками. Тяжелый жаркий воздух зимнего сада и густые, одуряющие ароматы экзотических растений охватили нас. Холмс взял меня в темноте за руку и быстро повел мимо клумб с кустами, ветки которых били нас по лицу. Мой друг обладал замечательной способностью, тщательно развиваемой, видеть в темноте. Не выпуская моей руки, он открыл дверь, и я смутно понял, что мы вошли в большую комнату, в которой недавно была выкурена сигара. Холмс прокладывал путь между мебелью, открыл другую дверь и запер ее за нами. Протянув руку, я ощупал несколько пальто, висевших на стене, и понял, что мы находимся в коридоре. Мы двинулись вдоль него, и Холмс отворил очень тихо дверь с правой стороны. Что-то прыгнуло нам навстречу, у меня душа ушла в пятки, но я готов был расхохотаться, когда убедился, что это была кошка. В этой комнате горел огонь в камине, и тут также воздух был пропитан табачным дымом. Холмс вошел на цыпочках, подождал меня и затем очень тихо запер дверь. Мы находились в кабинете Мильвертона, и портьера на противоположном конце скрывала вход в его спальню.

Огонь в камине ярко горел и освещал комнату. Возле дверей я увидел электрическую кнопку, но не было надобности, даже в том случае, если бы это было безопасно, повертывать ее. С одной стороны камина тяжелая занавесь закрывала окно с выступом, которое мы видели снаружи. С другой стороны была дверь, через которую комната сообщалась с верандой. Посреди комнаты стояла конторка с вертящимся креслом, обитым яркой красной кожей. Напротив находился большой книжный шкаф с мраморным бюстом Афины наверху.

В углу, между каминным шкафом и стеной, стоял большой зеленый несгораемый шкаф, и огонь камина ярко отражался на его полированных медных украшениях. Холмс тихо подошел к нему и осмотрел. Затем он подкрался к двери спальни и, наклонив набок голову, стал пристально прислушиваться. Изнутри не доносилось никакого звука. Между тем, мне пришло в голову, что благоразумно будет обеспечить себе отступление через наружную дверь, и я осмотрел ее. К моему удивлению, она не была заперта ни на замок, ни на засов. Я дотронулся до руки Холмса, и он повернул свое замаскированное лицо в сторону двери. Я видел, как он вздрогнул, очевидно, он так же был удивлен, как и я.