Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Да, мистер Холмс, это так, как вы говорите. Он ужасно курил. Весь день и всю ночь, сэр. Я видела эту комнату утром. Ну, сэр, вы бы подумали, что это лондонский туман. Бедный молодой мистер Смит был тоже курильщик, но не такой, как профессор. Его здоровье… Право, не знаю, лучше ли оно или хуже от курения.

– А ведь это убивает аппетит, – произнес Холмс.

– Право, ничего не знаю об этом, сэр.

– Полагаю, вряд ли профессор ест много?

– По-разному бывает.

– Держу пари, что он сегодня утром ничего не ел и не станет завтракать после всех тех папирос, которые он истребил.

– На этот раз вы ошиблись, сэр, так как он очень много ел сегодня. Я не помню, чтобы он когда-нибудь так много ел, да еще заказал котлеты к завтраку. Я сама удивляюсь, потому что с тех пор, как я вчера вошла в кабинет и увидела молодого мистера Смита распростертым на полу, я не могу смотреть на еду. Ну, да всякие люди бывают на свете, и наш профессор не лишился аппетита из-за этой ужасной истории…

Мы все утро провели в саду. Стэнлей Гопкинс отправился в ближайшую деревню, чтобы навести справки относительно слухов о странной женщине, которую дети видели на Чатамской дороге накануне утром. Что же касается моего друга, то его как будто покинула вся присущая ему энергия. Я никогда не видел, чтобы он вел дело так неохотно. Даже известие, принесенное Гопкинсом, что он нашел детей, и что они видели женщину, в точности отвечающую описанию Холмса и носящую очки или пенсне, не возбудило в нем никакого видимого интереса. Он стал более внимателен, когда Сусанна, прислуживавшая нам за завтраком, сообщила, что, как ей кажется, мистер Смит выходил вчера утром на прогулку, и что он вернулся только за полчаса до происшедшей трагедии. Я сам не видел, какое значение имеет этот инцидент, но ясно заметил, что Холмс положил его на весы общего плана, составившегося в его голове. Вдруг он вскочил со стула и, посмотрев на часы, сказал:

– Два часа, господа, пора идти наверх и покончить дело с нашим другом профессором.

Старик только что позавтракал и, несомненно, пустое блюдо служило доказательством его хорошего аппетита, о котором говорила экономка. Поистине странную фигуру увидели мы, когда он повернул к нам свою белую гриву и свои горящие глаза. Вечная папироса дымилась у него во рту. Он был одет и сидел в кресле у камина.

– Ну, мистер Холмс, открыли вы тайну?

Он придвинул большой ящик с папиросами, стоящий возле него, к моему товарищу. Холмс протянул руку, и его неловким движением ящик был опрокинут. В продолжение одной или двух минут мы все были на коленях, подбирая рассыпавшиеся папиросы. Когда мы поднялись, я заметил, что глаза Холмса заблестели, и на щеках его появился румянец. Только в критические моменты я видел эти боевые сигналы.

– Да, – ответил он, – я ее открыл.

Стэнлей Гопкинс и я смотрели на него с удивлением. Нечто похожее на насмешливую улыбку пробежало по чертам старого профессора.

– В самом деле? В саду?

– Нет, здесь.

– Здесь? Когда?

– Сейчас.

– Вы, конечно, шутите, мистер Шерлок Холмс. Вы вынуждаете меня сказать вам, что это слишком серьезное дело, чтобы так относиться к нему.

– Я сковал и испробовал каждое звено своей цепи, профессор Корам, и уверен в ее прочности. Каковы ваши мотивы, и какую роль вы играете в этом странном деле – я не могу еще сказать. Через несколько минут я, вероятно, узнаю это из ваших собственных уст, а пока я воспроизведу для вас то, что случилось, для того, чтобы вы знали, какие мне еще нужны сведения. Вчера дама вошла в ваш кабинет. Она пришла с намерением завладеть некоторыми документами, которые были заперты в вашем бюро. У нее был свой ключ от него. Я имел случай осмотреть ваш ключ и не увидел на нем того следа, который бы произвела царапина, сделанная им по полировке. Следовательно, вы не помогали ей. И, насколько я сужу по имеющимся у меня доказательствам, вы не знали, что она придет обкрадывать вас.

Профессор выпустил изо рта облако дыма.

– Это крайне интересно и поучительно, – сказал он. – Не имеете ли вы еще что-нибудь добавить? Конечно, проследив за дамой до кабинета, вы также можете сказать, что стало с ней.

– Попытаюсь это сделать. Во-первых, ее схватил ваш секретарь, а она зарезала его, чтобы освободиться. На эту катастрофу я склонен смотреть, как на несчастный случай, так как убежден, что дама не имела намерения причинить столь ужасное зло. Убийца не приходит невооруженным. Придя в ужас оттого, что сделала, она бросилась бежать с места трагедии. К несчастью для нее, она потеряла в борьбе свое пенсне и, благодаря своей крайней близорукости, оказалась совершенно беспомощной без него. Она побежала по коридору, приняв его за тот, по которому вошла (оба были устланы кокосовыми циновками), и слишком поздно поняла, что ошиблась, и что всякий путь к отступлению для нее отрезан. Что оставалось ей делать? Она не могла идти назад. Не могла оставаться и там, где находилась. Она должна была идти вперед. Она пошла вперед, поднялась наверх, толкнула дверь и очутилась в вашей спальне.

Старик сидел с открытым ртом, дико смотря на Холмса. На его выразительных чертах были написаны изумление и страх. Он с усилием пожал плечами и разразился театральным смехом.

– Все это прекрасно, мистер Холмс, – сказал он, – но в вашей роскошной теории есть один маленький изъян: я сам находился в своей спальне и не покидал ее целый день.

– Мне это известно, профессор Корам.

– Так вы хотите сказать, что я мог лежать на этой постели и не видеть, как женщина вошла в эту комнату?

– Я этого не говорил. Вы видели ее. Вы разговаривали с ней. Вы узнали ее. Вы помогли ей скрыться.

Профессор снова разразился громким смехом. Он встал на ноги; глаза его горели как уголья.

– Вы с ума сошли! – воскликнул он. – Вы говорите бессмыслицу. Я помог ей скрыться! Где же она теперь?

– Там, – сказал Холмс, указывая на высокий книжный шкаф, стоявший в углу комнаты.

Старик вскинул руки вверх, ужасная конвульсия пробежала по его искаженному лицу, и он упал в свое кресло. В тот же момент дверца шкафа, на который указывал Холмс, повернулась на петлях и из него показалась женщина.

– Вы правы, – воскликнула она с каким-то странным иностранным акцентом. – Вы правы! Я здесь.

Она была перепачкана пылью и покрыта паутиной. Ее лицо было тоже запачкано, но и в нормальном виде она, вероятно, никогда не была красива, так как имела те физические отличительные черты, которые угадал в ней Холмс, и вдобавок еще длинный упрямый подбородок. Благодаря отчасти своей близорукости и отчасти переходу из темноты на свет, она стояла точно ослепленная и моргала глазами, стараясь рассмотреть, кто мы такие. И все-таки, невзирая на все эти невыгодные для нее стороны, в манерах этой женщины было что-то благородное; в ее вызывающем подбородке и поднятой голове была известная смелость, которая вызывала уважение и восхищение.