Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Телеграмма была адресована ему и гласила:

«Прошу подождать меня. Страшное несчастье. Правое крыло без три четверти: необходим завтра. Овертон ».

– Штемпель Странда, и отправлена в десять часов тридцать шесть минут, – сказал Холмс, несколько раз перечитывая телеграмму. – Мистер Овертон, посылая ее, был, очевидно, сильно возбужден, а потому непоследователен. Ну, да он сам будет здесь, пока я просмотрю «Таймс», и тогда мы все узнаем. Даже самая незначительная задача будет мне приятна в эти дни застоя.

Действительно, время было для нас очень тихое, и я научился побаиваться таких периодов бездействия, потому что по опыту знал, как опасно оставлять необыкновенно деятельный мозг моего товарища без материала для деятельности. В течение нескольких лет я постепенно избавлял Холмса от той мании к зелью, которая однажды угрожала нарушить его замечательную карьеру. Теперь я знал, что при обыкновенных условиях он больше не стремится к этому искусственному стимулу. Но мне было также известно и то, что враг не умер, а только спит, что сон у него чуткий, и что пробуждение его близко всякий раз, когда в периоды праздности аскетическое лицо Холмса, бывало, осунется, а его глубоко посаженные, непроницаемые глаза что-то замышляют. И вот я благословлял мистера Овертона, кто бы он ни был, так как его загадочное послание нарушило это опасное затишье, которое грозило моему другу большей гибелью, чем все штормы его бурной жизни.

Как мы и ожидали, вскоре вслед за телеграммой явился и пославший ее. Карточка Сервиля Овертона из Тринити-колледжа, Кембридж, известила о прибытии громадного молодого человека, шести пудов веса, с солидными костями и мускулами, который закрыл пролет двери своими широкими плечами и обращал то к одному из нас, то к другому свое красивое лицо, искаженное беспокойством.

– Мистер Шерлок Холмс?

Товарищ мой поклонился.

– Я ходил в Скотланд-Ярд, мистер Холмс. Я видел инспектора Стэнлея Гопкинса. Он посоветовал мне идти к вам. Он сказал, что мое дело больше подходит к вашей сфере деятельности, чем настоящей полиции.

– Пожалуйста, садитесь и расскажите, в чем дело?

– Это ужасно, мистер Холмс, положительно ужасно! Я удивляюсь, что волосы у меня не поседели. Годфрей Стаунтон… Вы, конечно, слышали о нем? Он стержень, на котором держится вся команда. Я бы скорее пожертвовал двумя другими, лишь бы иметь Годфрея на линии трех четвертей. Никто не может сравниться с ним ни в нападении, ни в отражении, ни в постепенном движении; затем у него голова, и он всех нас держит дружно вместе. Что мне делать? Вот что я вас спрашиваю, мистер Холмс. Есть у нас Мурхауз, первый резерв, но он тренирован на половинную дистанцию, он всегда пробивается прямо в середину, вместо того, чтобы держаться вне круга на линии прикосновения. Он, правда, очень хорош для удара на месте, но ведь у него нет рассудительности, и он не годен на короткое расстояние. Да что – Мартон и Джонсон – оксфордские игроки, и те лучше его. Стевенсон довольно быстрый, но он не мог сбить с двадцать пятой линии, а три четверти, который не может ни толкнуть, ни сбить, не достоин занять этого места. Нет, мистер Холмс, мы пропали, если вы не поможете мне найти Годфрея Стаунтона…

Мой друг выслушал с забавным удивлением эту длинную речь, которую молодой человек выпалил с необыкновенной силой и серьезностью, подчеркивая каждый пункт ударом загорелой руки по колену. Когда он замолчал, Холмс протянул руку и взял из своей коллекции книгу с литерой С. Впервые он напрасно рылся в этом руднике разнообразнейших сведений.

– Тут есть Артур Стаунтон, приобретающий известность молодой подделыватель, – сказал он. – Был еще Генри Стаунтон, которого я помог повесить, но Годфрей Стаунтон новое для меня имя.

Настала очередь нашему посетителю удивиться.

– Как, мистер Холмс?.. Я думал, что вы сведущий человек, – сказал он. – Значит, если вы никогда не слышали о Годфрее Стаунтоне, то полагаю, что вы не знаете и Сервиля Овертона?

Холмс добродушно покачал головой.

– Вот так штука! – воскликнул атлет. – Да ведь я был первым резервом Англии против Уэльса, в продолжение всего этого года я был капитаном команды университета. Но это ничего! Я не думал, чтобы в Англии могла быть хоть одна душа, которая бы не знала Годфрея Стаунтона, незаменимого игрока на три четверти, Кембридж, Блекхит и пять международных. Боже мой! Мистер Холмс, где вы жили?

Холмс рассмеялся над наивным удивлением молодого гиганта.

– Вы живете в ином мире, чем я, мистер Овертон, в более приятном и более здоровом. Моя деятельность пускает ветви во многие слои общества, но никогда, к счастью, она не касалась любительского спорта, что составляет лучшее и самое здоровое в Англии. Однако же ваш сегодняшний неожиданный визит показывает мне, что даже в этом мире свежего воздуха и честной игры есть для меня работа. Итак, дорогой сэр, прошу вас сесть и рассказать мне тихо и спокойно, что случилось, и чем я могу вам помочь.

Лицо молодого Овертона приняло удрученное выражение человека, более привыкшего пользоваться своими мускулами, чем мозгами. Но постепенно, с повторениями и неясностями, которые я могу исключить из его рассказа, он изложил нам свою странную историю.

– Вот как это было, мистер Холмс. Как я вам уже сказал, я капитан Рюгерской команды Кембриджского университета, а Годфрей Стаунтон – мой лучший игрок. Завтра мы играем с Оксфордом. Вчера мы все приехали и разместились в частной гостинице Бентлея. В десять часов я сделал обход и увидел, что все молодцы уже на насесте, потому что я верю в строгую тренировку и в достаточное количество сна для того, чтобы партия была хороша. Я поговорил немного с Годфреем. Он показался мне бледным и озабоченным. Я спросил его, что с ним. Он ответил, что все в порядке, что у него только чуть-чуть болит голова. Я пожелал ему спокойной ночи и ушел. Оказывается, что через полчаса, как говорил мне швейцар, какой-то грубый с виду человек с бородой пришел с запиской к Годфрею. Так как он еще не ложился, записку отнесли к нему в комнату. Годфрей прочел ее и упал на стул, точно его хватили обухом по голове. Швейцар так испугался, что хотел идти за мной, но Годфрей остановил его, выпил воды и собрался с духом. Затем он спустился вниз, сказал несколько слов человеку, ожидавшему в передней, и они вместе вышли. Швейцар видел, как они почти бежали по улице по направлению к Странду. Сегодня утром комната Годфрея была пуста, постель его не смята, и все вещи были в том порядке, в каком я видел их вчера вечером. Он в одно мгновение ушел с незнакомцем, и с тех пор мы ничего не слышали о нем. Я не думаю, чтобы он когда-нибудь вернулся. Годфрей был спортсменом до мозга костей, и он не прервал бы своей тренировки и не подвел бы своего капитана, если бы на то не было причины сильнее его. Нет, я чувствую, что он совсем ушел, и мы никогда больше не увидим его…