Агата Кристи - Смерть на Ниле. Причуда мертвеца

Поздно уже, возвращаясь к себе в каюту, он увидел облокотившуюся на перила Жаклин де Бельфор. Когда она повернулась в его сторону, его поразило страдальческое выражение ее лица. Деланое безразличие, злой вызов, мрачное торжество — куда все девалось?

— Добрый вечер, мадемуазель.

— Добрый вечер, месье Пуаро. — Она помедлила и спросила: — Вы удивились, что я оказалась здесь?

— Не столько удивился, сколько пожалел... очень пожалел... — Голос у него был печальный.

— Обо мне пожалели?

— Именно так. Вы ступили на опасную дорожку, мадемуазель... Мы вот просто путешествуем на этом пароходе, а вы пустились в собственное плавание по стремительной порожистой реке навстречу гибельной пучине...

— Почему вы так говорите?

— Потому что знаю. Вы порвали сдерживавшие вас спасительные узы. Пожелай вы пойти на попятный, вам это уже едва ли удастся сделать.

— Так оно и есть, — медленно выговорила она. Она откинула голову назад. — Ну и пусть! Нужно идти за своей звездой, а уж она куда-нибудь выведет.

— Смотрите, мадемуазель, как бы эта звезда не оказалась ложной...

Она захохотала и, дурачась, скрипуче выкрикнула голосом попугая, бессменного спутника мальчика с осликом:

— Та очень плохая звезда, сэр! Та звезда упала...

Он уже засыпал, когда его разбудили неясные голоса. Он узнал голос Саймона Дойла, повторившего те самые слова, что он сказал, когда пароход уходил из Шелапа:

— Надо пройти через это...

«Да, — думал про себя Эркюль Пуаро, — надо через это пройти».

На душе у него было скверно.

Рано утром пароход пришел в Эз-Зебуа.

С сияющим лицом, в шляпе с трепещущими широкими полями, одной из первых на берег устремилась Корнелия Робсон. Пренебрегать людьми было не в характере Корнелии. У нее было открытое, любящее сердце.

В отличие от аристократки мисс Ван Шуйлер, ее не шокировал внешний вид Эркюля Пуаро: белый костюм, розовая сорочка, черный галстук-бабочка и белый тропический шлем. На проспекте, обставленном сфинксами, она охотно поддержала светский разговор.

— Ваши спутницы не сойдут с парохода посмотреть храм?

— Понимаете, кузина Мари — это мисс Ван Шуйлер — не встает так рано. Ей надо очень, очень следить за своим здоровьем. А для этого надо, чтобы рядом была мисс Бауэрз — это ее сиделка. Потом, она говорит, этот храм не из самых лучших, но она страшно добрая, сказала, что я могу пойти и посмотреть.

— Очень мило с ее стороны, — сухо заметил Пуаро.

Бесхитростная Корнелия доверчиво согласилась с ним.

— Да, она очень добрая. Это просто замечательно, что она взяла меня с собой в это путешествие. Я такая везучая! Я ушам своим не поверила, когда она предложила маме отпустить меня с ней.

— И поездка вам нравится — да?

— Она чудесная! Я видела Италию — Венецию, Падую, Пизу — и еще Каир, хотя в Каире кузина Мари занемогла и я мало что видела, а теперь это чудесное плавание в Вади-Хапьф и обратно.

Улыбнувшись, Пуаро сказал:

— У вас счастливый характер, мадемуазель.

Он задумчиво перевел взгляд на молчаливую, хмурую Розали, одиноко шедшую чуть впереди них.

— Она прелестная, правда? — сказала Корнелия, перехватив его взгляд. — Только смотрит на всех как-то презрительно. Она, конечно, очень англичанка. Но миссис Дойл красивее. Другой такой красивой и элегантной женщины я просто не встречала. Ее муж боготворит землю, по которой она ступает, правда? А ваша седовласая знакомая — какая важная дама! У нее в родне, я знаю, есть герцог. Она говорила о нем вчера вечером, а мы рядом сидели. Но у нее самой титула нет — да?

Ее заставила умолкнуть скороговорка нанятого драгомана [49] Д р а г о м а н — переводчик при европейском посольском или консульском представительстве, преимущественно в странах Востока. , велевшего всем остановиться:

— Этот храм был посвящен египетскому богу Амону и богу солнца Ра-Гарахути, чьим символом была голова сокола...

Он говорил как заведенный. Доктор Бесснер, глядя в бедекер [50] Б е д е к е р — название широко распространенных путеводителей. , бормотал под нос по-немецки. Он предпочитал печатное слово.

Тим Аллертон не пошел с группой, зато его матушка пыталась разговорить замкнутого мистера Фанторпа.

Эндрю Пеннингтон, держа под руку Линит Дойл, слушал внимательно, проявляя сугубый интерес к цифрам, которые называл гид.

— Он говорит, шестьдесят пять футов в высоту? По-моему, меньше. А молодчага этот Рамзее! [51] Р а м з е с II — египетский фараон в 1290—1224 годах до н. э. Его правление отличалось многочисленными войнами; он восстановил власть Египта в Палестине, вел большое храмовое строительство. Хваткий, хоть и египтянин.

— Большого размаха бизнесмен, дядя Эндрю.

Эндрю Пеннингтон одобрительно скосился на нее:

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, Линит. А то я было забеспокоился: совсем с лица спала.

Обмениваясь впечатлениями, группа вернулась на пароход. Снова «Карнак» плавно двинулся вверх по реке. Смягчился и пейзаж: появились пальмы, возделанные поля.

И, словно откликаясь на эти внешние перемены, какая-то тайная подавленность отпустила пассажиров. Тим Аллертон преодолел свою меланхолию. Немного встряхнулась Розали. Повеселела Линит.

— Бестактно говорить с новобрачной о делах, — говорил ей Пеннингтон, — но есть пара моментов...

— Разумеется, дядя Эндрю. — Линит мгновенно приняла деловой вид. — Мой брак принес кое-какие перемены.

— Вот именно. Я выберу время, и ты подпишешь несколько бумаг.

— А почему не сейчас?

Эндрю Пеннингтон огляделся. Поблизости никого не было. Пассажиры в основном сгрудились на палубе, между салоном и каютами. А в салоне остались мистер Фергюсон — этот, насвистывая, потягивал пиво за центральным столиком, выставив напоказ ноги в грязных фланелевых брюках; месье Эркюль Пуаро, прильнувший к стеклу, созерцая движущуюся панораму; и мисс Ван Шуйлер, сидевшая в дальнем углу с книгой о Египте.

— Прекрасно, — сказал Пеннингтон и вышел из салона.

Линит и Саймон улыбнулись друг другу долгой, добрую минуту

расцветавшей улыбкой.

— Тебе хорошо, милая? — спросил он.

— Да, несмотря ни на что... Забавно, что я ничего не боюсь.

— Ты — чудо, — убежденно сказал Саймон.

Вернулся Пеннингтон. В руках у него была пачка густо исписанных бумаг.

— Боже милосердный! — воскликнула Линит. — И все это я должна подписать?

Лицо Пеннингтона приняло виноватое выражение.

— Я понимаю, какая это морока, но хорошо бы навести порядок в делах. Во-первых, аренда участка на Пятой авеню... потом концессии на Западе...

Он долго говорил, шелестя бумагами. Саймон зевнул.

С палубы в салон вошел мистер Фанторп. Незаинтересованно оглядевшись, он прошел вперед, к Пуаро, и также уставился на бледно-голубую воду и желтые пески по обе стороны.