Агата Кристи - Скрюченный домишко; День поминовения

— А эта вечеринка, мисс Лессинг, не казалась вам странной?

— Казалась. Она занимала все его мысли. Он ждал ее и был возбужден, как ребенок.

— Вам не приходило в голову, что у этой вечеринки есть некий второй план?

— В смысле, что она точно повторяла вечеринку годичной давности, когда госпожа Бартон ушла из жизни?

— Да.

— Откровенно говоря, сама эта идея мне казалась бредовой.

— И Джордж вам ничего не объяснил, как-то с вами не поделился?

Она покачала головой.

— Скажите, мисс Лессинг, а вы когда-нибудь сомневались в том, что госпожа Бартон совершила самоубийство?

На лице ее отразилось удивление.

— Нет.

— Джордж Бартон не говорил вам, что его жену убили и он в этом убежден?

Рут уставилась на него.

— Джордж был в этом убежден?

— Вижу, для вас это новость. Да, мисс Лессинг, Джордж получил анонимные письма, в которых утверждалось: его жена не покончила с собой, она была убита.

— Вот почему он так странно вел себя все лето! Я не могла понять, что с ним происходит.

— Об анонимных письмах вы ничего не слышали?

— Нет. Их было много?

— Мне он показал два.

— А я об этом ничего не знала!

В ее голосе прозвучала горькая обида. Полковник минуту смотрел на нее, потом спросил:

— Ну, что скажете, мисс Лессинг? Как считаете: мог Джордж совершить самоубийство?

Она покачала головой:

— Нет, не мог.

— Но вы же сказали, что он был возбужден, расстроен?

— Да, но это длилось достаточно долго. Теперь ясно, почему. Понятно и почему он был так взволнован из-за вечеринки. Видимо, вбил себе в голову, что, если повторить условия того вечера, он получит какие-то дополнительные сведения — бедняга Джордж, из-за всего этого он был в полном смятении.

— А что скажете о Розмари Бартон, мисс Лессинг? Все еще считаете, что ее смерть была самоубийством?

Она нахмурилась.

— Никак иначе я эту смерть не воспринимала. Мне казалось, что это естественно.

— Депрессия после гриппа?

— Не только. Ведь она была несчастлива. Это было видно.

— И можно было догадаться о причине?

— Ну... да. Я по крайней мере это видела. Конечно, я могу ошибаться. Но у таких, как госпожа Бартон, все наружу — они и не думают скрывать свои чувства. К счастью, господин Бартон ничего не знал... Да, она была очень несчастлива. И я знаю, что кроме гриппа у нее в тот вечер сильно болела голова.

— Откуда вы об этом знаете?

— Я слышала, как она сказала об этом леди Александре — в гардеробной, где мы снимали верхнюю одежду. Розмари сказала: «Жаль, что у меня нет с собой ничего от головной боли». По счастью, у леди Александры такие пилюли были, она их Розмари и дала.

Рука полковника с бокалом в руке застыла в воздухе.

— И та взяла?

— Да.

Не донеся бокала до губ, Рейс опустил его и посмотрел на собеседницу. Вид у нее был безмятежный, она не придала никакой важности тому, что только что сказала. Но это было важно. Ведь со своего места за столом Сандре было труднее других незаметно положить что-то в бокал Розмари. Теперь стало ясно, что у нее была другая возможность дать Розмари яд. Например, в медицинской пилюле. Обычная пилюля растворяется за несколько минут, но, возможно, эта была какая-то особая, со слоем желатина или какого-то другого вещества. Либо Розмари проглотила ее не сразу, а чуть позже.

— Вы видели, что она ее приняла? — резко спросил он.

— Что-что?

По ее удивленному лицу он понял: мысли ее бродят где-то далеко.

— Вы видели, что Розмари Бартон проглотила пилюлю?

Рут вздрогнула.

— Я... нет, не видела. Она просто поблагодарила леди Александру.

То есть Розмари могла положить пилюлю в сумочку, а потом, во время кабаре, когда головная боль усилилась, опустить ее в свой бокал шампанского и дать ей раствориться. Это, конечно, всего лишь предположение, но пищу для размышлений дает.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

Глаза Рут вдруг сузились, в них замелькали вопросы. А он следил, как ему казалось, за работой ее интеллекта.

Наконец она сказала:

— Я поняла. Поэтому Джордж и купил этот дом — быть поближе к Фарради. Теперь понятно, почему он не рассказал мне об этих письмах. В первую минуту меня это просто поразило — как же так? Конечно, раз он этим письмам верил, получается, что убил ее один из нас — из пяти человек, кто сидел тогда за столом. Этим человеком... вполне могла быть и я!

Рейс спросил, как можно мягче:

— А у вас были причины убивать Розмари Бартон?

Ему показалось, что Рут не услышала его вопроса. Она сидела совершенно неподвижно, опустив глаза к полу.

Но вот она глубоко вздохнула, подняла голову — и решительно посмотрела ему в глаза.

— О таких вещах не принято говорить, — начала она. — Но, наверное, вам следует знать. Я любила Джорджа Бартона. Еще с той поры, когда он даже не встретил Розмари. Скорее всего, он об этом не догадывался и, уж во всяком случае, не отвечал взаимностью. Он был ко мне привязан, даже очень — но это совсем другое дело. И все же я думала, что могла бы стать ему хорошей женой, сделать его счастливым. Он любил Розмари, но счастлив с ней не был.

— А вы, — спросил Рейс мягко, — ее недолюбливали?

— Да. Поймите, она была очень красивой, очень привлекательной, на свой манер даже очаровательной. Впрочем, на меня ее чары не распространялись никогда. Да, я ее недолюбливала. Конечно, ее смерть меня потрясла, потрясло и то, как она умерла — но большого сожаления не было. Боюсь, я даже была рада.

Она умолкла.

— Давайте поговорим о чем-то другом.

— Я бы хотел, — быстро ответил Рейс, — чтобы вы подробно рассказали мне все, что помните, о вчерашнем дне, с самого утра, особенно все, что делал или говорил Джордж.

Рут деловито описала события вчерашнего утра: Джордж был раздражен назойливостью Виктора, она по его поручению звонила в Южную Америку, вела необходимые переговоры и, к удовольствию Джорджа, уладила дело. Потом приехала в «Люксембург», где возбужденный Джордж пытался играть роль хозяина. Так она дошла до финального момента трагедии. Ее версия событий во всех отношениях совпадала с тем, что ему уже было известно.

Нахмурившись, Рут заговорила о том, чего не мог взять в толк и он сам.

— Это не было самоубийством, уверена, но откуда взяться убийству? Как его совершить? Ответ — никто из нас отравить его не мог! Значит, кто-то подсыпал в бокал Джорджа яд, пока мы все танцевали? Если так — то кто? Что-то здесь не стыкуется.

— Свидетели говорят, что, пока вы танцевали, к столу никто не подходил.

— Вот видите — не стыкуется! Не мог же цианид попасть в бокал сам!

— Может быть, у вас все-таки есть какие-то мысли — или подозрения — о том, кто мог положить цианид в бокал? Обдумайте еще раз события вчерашнего вечера. Может, было хоть что-то, какая-то мелочь, которая кажется подозрительной, пусть в самой малой степени?