Кэй Стрэхен - Следы

Я услышал голос тетушки Грасии: она говорила, что Олимпия не ранена. Но я слышал одни лишь слова без смысла; с таким же успехом она могла просто пересказывать таблицу умножения. Этот случай определенно научил меня многому о трусости. Как можно в чём-то винить человека, когда страх против его воли хватает его за горло и вытягивает все жизненные силы? Пойми, не то чтобы я боялся, что кто-то сейчас выпрыгнет из ниоткуда и выстрелит в меня; в тот момент подобная мысль меня даже не посетила. Я даже не боялся, что он может откуда-то появиться и выстрелить в кого-нибудь из наших. Думаю, я боялся того, что только что произошло (если сможешь найти в этом хоть толику смысла), а не того, что может произойти. Я не хвалю себя за это, но и не виню. Ощущение, будто я перевернулся в лодке, и меня сносит сильным течением, и нет никаких сил плыть.

Мое сознание начало потихоньку просыпаться только после того, как я услышал, что Ирен каркает что-то про дядю Фаддея. Я повернулся к дедушке как раз в тот момент, когда он отпустил высокую ножку кровати и тихонько сполз на пол.

И снова, не волнуйся. Сейчас с дедушкой все в порядке — ну, или по крайней мере в относительном порядке после второго шока за короткое время. Он не лежит в кровати и ругается на нас, за то, что мы послали за доктором Джо. Но все равно я только рад лишний раз увидеть здесь доктора Джо. Он для нас как антисептик. Ох как бы я хотел, чтобы он был здесь вчера вечером.

Не стоит и говорить, что с нами всеми случилось после падения дедушки. Даже Донг Ли, прибежавший наверх вместе с остальными, будто бы спятил — толкал нас подальше от дедушки и все время что-то шептал. Олимпия снова ожила и начала участвовать во всем этом хаосе. Даже пытаться не буду все это описать — все равно не получится. Но когда я скажу тебе, что после мы тут же подняли полуживого дедушку на софу, долго не могли нащупать его пульс и думали, что он умер или умирает, ты поймёшь, почему мы больше ни на что и ни на кого не обращали внимания. Ты поймёшь почему до того, как румянец снова не вернулся на дедушкины щеки, глаза его не открылись, и он не заговорил с нами, уверяя, что все в порядке, мы и думать не смели ни о каких чертовых убийцах, тихонько улизывающих из нашего дома. А у них на это было предостаточно времени. Была уже половина восьмого, когда Крис осознал это и начал кричать, что все опять повторяется, задавал свои любимые риторические вопросы о том, что же мы все делаем, и куда же делся убийца, и так далее и тому подобное — одни эмоции, а толку никакого.

К тому времени дедушка уже сидел на софе, одной рукой обнимая Люси, а другой — тётушку Грасию, которые от страха жутко разыкались. Как только я на них посмотрел, мне в голову пришла замечательная идея. Им — всем нам — прямо сейчас нужна полиция.

Я поделился этой мыслью со всеми и сказал, что сейчас же еду в Квилтервилль за Газом Уилдоком и его помощниками. Я уже выбежал из комнаты, но тут меня позвал дедушка.

— Мой мальчик, — сказал он, когда я снова зашёл в комнату к Олимпии, — ты сказал, что собираешься поехать в город и рассказать шерифу о том, что здесь произошло. А ты сам знаешь, что здесь произошло? Или может кто-нибудь знает? Я — нет.

Если я выглядел так же, как себя чувствовал, то в тот момент я превратился аж в двух дураков.

— Мы слышали выстрел из револьвера, — продолжил дедушка. — Мы пришли в эту комнату, и снова застали Олимпию без сознания. Схожесть событий с предыдущей трагедией, к моему великому стыду, оказалась выше моих сил. Олимпия, дорогая, не выстрелила ли ты случайно из револьвера?

Олимпия приподнялась на подушках, накинула свой милый розовый пеньюар себе на плечи, подняла повыше подбородок и уведомила всех, что до этого момента она никогда в жизни ещё не стреляла из револьвера ни по ошибке, ни целенаправленно, и надеется, что ей никогда этого делать не придётся. В условиях смертельной опасности Олимпия — самый настоящий джентльмен женского рода. Она только что пережила дикий ужас, но все равно находит в себе силы с достоинством опровергать то, что считает скрытым бесчинством с дедушкиной стороны.

Дедушка извинился и спросил, помнит ли она хоть что-нибудь о том, что происходило перед ее обмороком.

Уверен, что мы все подумали, что ничего она не помнит. Но слава Богу мы оказались неправы! Ее рассказ был долог, но смысл его вот в чем:

Сразу после моего ухода она встала с кровати и заперла дверь. После этого она сразу же вернулась в постель. Она лежала там и сетовала на себя за то, что по пути к кровати забыла захватить свои капли. Она потянулась за пеньюаром к изножью кровати, чтобы снова встать, и тут услышала какой-то шум у сводчатого окна — предположительно того, которое я нарочно оставил открытым. Она обернулась и увидела мужчину в ярко-красной маске, медленно отворяющего это окно. Она попыталась закричать, но будто потеряла голос. Она пыталась пошевелиться, но тело не слушалось. Она сказала, что было полное ощущение, что все это просто страшный сон. Она закрыла глаза. Попыталась прочесть молитву. Она забыла как дышать. Она слышала, как медленно, дюйм за дюймом, отворяется окно. Она сказала, что в этот момент что-то щелкнуло у неё в голове. Она подумала: «Так вот что значит смерть». Дальше она уже очнулась и увидела, как мы все толпимся вокруг дедушки на ее софе. Она подумала, что мужчина в красной маске пробрался к ней в комнату и убил дедушку.

Вот и все, что она могла нам рассказать. Она не слышала, как прогремел выстрел. Но этого было достаточно, чтобы пойти и пересказать Газу. Человек в красной маске, который по крыше веранды залез в комнату Олимпии через окно. Он произвел один выстрел и сбежал.

Я спросил у дедушки, можно ли мне теперь поехать в Квилтервилль. Он сказал, что даёт мне полную свободу выбора.

Он очень злится на меня, Джуди. Пока я седлал Дитя Вторника, внутри меня бурлило странное чувство, которое я так до конца и не смог понять. Проехав примерно четверть мили, я наконец понял. Это был страх. Я боялся… боялся за свою жизнь. Луна еще не взошла, а из-за облаков звезд тоже почти не было видно. Я решил срезать через дубовую рощу, и каждый падающий листик, каждая хрустящая ветка были для меня этим парнем в красной маске. Когда я снова выехал на открытую дорогу, он будто бы маячил передо мной. Вот-вот он поднимется и убьет меня… но это оказалось перекати-поле. И только в этот момент до меня дошло, что в ночь, когда убили отца, Крис отказался от поездки в Квилтервилль не потому что Ирен стояла в дверях и скулила.

Мой страх не был основан на совершенно ошибочных рассуждениях. Человек в красной маске сбежал за сорок минут до того, как я выехал в город за шерифом. Если ему нужно было больше времени, и он совершенно не хотел, чтобы кто-то за ним гнался, самое умное, что можно было сделать — убрать меня с дороги. Поезд номер двадцать шесть, идущий на восток, проходит через Квилтервилль в четыре часа утра. Если этот парень хотел на него сесть, ему совершенно не нужны были лишние свидетели. Однако очевидно, у него и в мыслях ничего подобного не было (думаю, мы переоценили его умение планировать наперед), потому что я добрался до города живым и здоровым.