Эдгар Джепсон - Загадка Лаудуотера

Позднее в тот же день жители деревни были еще больше возмущены поведением самого Джеймса Хатчингса. Он пришел в «Быка перед воротами» в спокойном расположении духа, несколько более вежливый, чем обычно, и сообщил хозяину, что только что договорился с пастором, и тот объявит о его предстоящей свадьбе с Элизабет Твитчер в следующее воскресенье. Жители деревни были потрясены. Это было не то поведение, которого они ожидали от человека, который должен быть осужден и повешен за убийство.

Справедливости ради, надо сказать, что Джеймс Хатчингс не выступил бы с этим решением по собственной воле. Элизабет склонила его к этому, убеждая, что смелое начало — уже половина успеха. Какими бы серьезными не были ее собственные сомнения в его невиновности, она решила, что, если это возможно, подобные сомнения следует изгнать из мыслей всех остальных. Под ее влиянием внешне Джеймс уже становился прежним: к нему вернулся его обычный румянец, и у него не было такого изможденного вида.

С отъездом мистера Флексена наступило затишье. Его отъезд стал облегчением для Оливии, полковника Грея и Джеймса Хатчингса. Несомненно, он по-прежнему работал над делом, но, делая это на расстоянии, казался не такой серьезной угрозой. Очевидно, все они теперь находились под меньшим напряжением. Оливия и Грей проводили время, уже не испытывая столь лихорадочного желания использовать каждый совместный час с максимальной пользой.

Даже Хелена Траслоу — когда мистер Мэнли сказал ей, что мистер Флексен покинул замок — заявила, что очень рада это слышать. Она выглядела очень довольной. Чувство приличий мистера Мэнли не позволило ему поинтересоваться у нее о причине этого. На самом деле, он не слишком-то хотел услышать эту причину из ее уст. Этого для него было достаточно, чтобы догадаться, что Хелена была той таинственной женщиной. Он не чувствовал потребности в ее полном доверии.

В замке, казалось, все возвращалось к старому порядку, разве что стало спокойнее в силу отсутствия там лорда Лаудуотера. Его наследник в Месопотамии был осведомлен о его смерти телеграммой, но ответной телеграммы от него не пришло. Мистер Мэнли остался в замке в качестве секретаря Оливии, которая неторопливо готовилась к тому, чтобы уехать оттуда и поселиться в квартире в Лондоне. Полковник Грей довольно быстро оправлялся от своей раны. Джеймс Хатчингс стал очень походить на себя прежнего. Благодаря пережитому шоку и влиянию Элизабет у него был более сдержанный вид, и он намного любезнее вел себя с прочими слугами.

Тема тайны Лаудуотера начала постепенно исчезать из колонок «Дэйли Уайр», «Дэйли Плэнет» и прочих газет. Мистер Флексен спокойно и терпеливо ждал появления информации о неизвестной женщине. Раз заметки в газетах о ней не предоставили ему такой информации, он нанял лондонского детектива, который исследовал жизнь убитого в Лондоне, до его женитьбы. Мистер Каррингтон не нашел среди бумаг лорда Лаудуотера в офисе своей фирмы ничего, что пролило бы на дело какой-то свет.

Главные участники этого дела восприняли отсутствие продвижений со срытым удовлетворением. Но не Уильям Ропер — тот был крайне недоволен. Он был вполне готов держать язык за зубами, потому что это сделало бы его неожиданное и изобличительное выступление в суде более драматичным и впечатляющим. Но он с нетерпением ждал этого выступления и был раздражен этой задержкой. Кроме того, его авторитет ослабевал. Жители деревни постепенно теряли интерес к этой тайне и больше не ждали того, что он начнет делать намеки, как хранитель тайны. Впрочем, это не мешало ему делать такие намеки — он намеренно затрагивал тему убийства, чтобы это сделать. Его знакомые, которые теперь хотели разговаривать о других вещах, находили это утомительным и не скрывали своего мнения. Дело подошло к развязке однажды вечером в баре «Бык перед воротами».

Уильям Ропер ввернул тему убийства в разговор о высоких ценах на продукты, а затем, как обычно, стал намекать на то, что он мог бы рассказать и что он расскажет.

Джон Питтэвей, который завел разговор о высоких ценах на продукты, повернулся к нему и резко сказал:

— Я не думаю, что ты можешь рассказать нам что-то, чего мы не знаем, иначе ты бы уже давно выболтал это, Уильям Ропер.

— Это именно то, что я уже давно думаю, — заметил старый Боб Картер, который больше сорока лет считал своим долгом соглашаться с самыми бесцеремонными посетителями бара «Бык перед воротами».

— Вот оно как? Подождите — и вы увидите, — возразил Уильям Ропер. — Подождите до разбирательства.

— Разбирательства? Не будет никакого разбирательства. Кого бы это им судить? Они не собираются судить Джима Хатчингса, ведь ясно, что ее светлость высказалась против этого. К тому же у них недостаточно улик, чтобы его осудить, иначе они бы уже это сделали, что бы там не говорила ее светлость, — заявил Джон Питтэвей еще более бескомпромиссно.

Уильям Ропер был очень разозлен. Такого нельзя было вынести. На самом деле, если Джон Питтэвей был прав, и никакого разбирательства не будет, то как же его драматичное и впечатляющее выступление на нем? В таком случае ему лучше рассказать об этом здесь и сейчас.

— А кто говорил, будто они собираются судить Джима Хатчингса? Я никогда этого не говорил, — прорычал Ропер. — Были и другие люди, которые побывали в замке той ночью, кроме Джима Хатчингса и той таинственной женщины, о которой писали газеты.

— А тебе-то откуда это знать? — поинтересовался Джон Питтэвей с весьма резким недоверием в голосе.

— Я знаю, потому что сам видал их, — ответил Уильям Ропер.

— И кого же ты видел? — снова спросил Джон Питтэвей.

И тут вся история, которую Ропер рассказал мистеру Флексену, вырвалась из его переполненной эмоциями груди, история, обросшая преувеличениями, естественными из-за того, что прошло какое-то время с тех пор, как он рассказывал ее впервые. Столь же естественно в ходе последовавшего обсуждения Ропер рассказал и историю о злосчастном поцелуе в Восточном лесу, и хозяин гостиницы посчитал это причиной ссоры между лордом Лаудуотером и полковником Греем в Беллингхэме. Уильям Ропер поддержал его точку зрения, выдав приукрашенный рассказ о разговоре, в котором он сообщил лорду Лаудуотеру о том поцелуе.

Это и вправду был его час славы, хоть и не такой, какую он себе воображал после своего выступления на судебном разбирательстве — не настолько публичной, но все же славы.

Этой ночью он покинул «Быка перед воротами» только с закрытием, и по всеобщему мнению присутствовавших, человеком, чье свидетельство могло привести к повешению четырех человек, главным человеком в деревне.