Эдгар Джепсон - Загадка Лаудуотера

— Да, миледи, — ответила Элизабет, и румянец на ее щеках запылал еще сильнее.

— Тогда иди и скажи, чтобы он непременно возвращался, — заявила Оливия.

— Благодарю вас, миледи, — воскликнула Элизабет с искренней благодарностью и выбежала из комнаты.

Оливия улыбнулась, а затем вздохнула. Было приятно доставить Элизабет столь очевидное удовольствие. Ей не приходило в голову, что Элизабет и Джеймс Хатчингс находились под тем же напряжением из-за страха и тревоги, что и она сама, и что она оказала им большую услугу в их несчастье. Ведь Элизабет понимала, что возвращение Джеймса Хатчингса на его прежнюю должность заставит досужих болтунов замолчать.

Джеймс Хатчингс был ошеломлен, узнав эту новость, и уставился на Элизабет с открытым ртом.

— Поторопись, Джим. Возьми свои вещи и возвращайся вовремя, чтобы прислуживать ее светлости за ужином.

Джеймс Хатчингс вышел из оцепенения и, запинаясь, выговорил:

— Боже, Л-л-лиззи, завтра ты должна позволить мне о-объявить о нашей п-помолвке.

— Иди же! — воскликнула Элизабет, топнув ногой. — Мы можем поговорить об этом позже.

Когда Оливия вернулась после купания, она послала Элизабет сказать Холлоуэю, что этим вечером будет ужинать с мистером Флексеном и мистером Мэнли. У нее возникло внезапное желание получше рассмотреть мистера Флексена, чтобы понять, насколько серьезный он противник.

Мистер Флексен был несколько удивлен, узнав об этом, но затем, с учетом отношений, в каких Оливия находилась со своим мужем, расценил это как вполне естественный поступок. В конце концов, она не была женщиной среднего класса, обязанной делать вид, что горюет об исключительно угрюмом задире. Кроме того, он был доволен: поужинать с таким очаровательным существом, как Оливия, было приятным и вдохновляющим времяпрепровождением. За этот вечер он может прийти к решению своей проблемы. К тому же, будет странно, если он не получит дополнительную, ценную информацию о характере Оливии.

Мистер Флексен был еще более удивлен, обнаружив Джеймса Хатчингса, все еще довольно бледного и изможденного, но достаточно спокойного и владеющего собой, который надзирал за прислуживающими за ужином Уилкинсом и Холлоуэем. Кроме того, ему понравилось то, как тот говорил с Оливией и смотрел на нее. На взгляд мистера Флексена, у Джеймса Хатчингса был вид по-настоящему преданного пса, и он был склонен изменить свое мнение о нем к лучшему.

Очевидно, Оливия тоже узнала, что о Хатчингсе стали болтать, и решила таким способом проверить эти сплетни. Это был великодушный поступок. В то же время он вполне мог поверить в то, что Оливия могла — конечно, бессознательно — быть на стороне убийцы такого мужа, какой был у нее.

Благодаря неоценимому чувству уместности мистера Мэнли по поводу ужина не было ограничений. Он решил, что они — три светских человека, ужинающие вместе, и тот факт, что три дня назад в доме произошло убийство, а утром были похороны, не должен нарушить их надлежащую невозмутимость. В то же время приличия должны быть соблюдены — за столом не должно быть никакого смеха.

Поэтому мистер Мэнли взял разговор в свои руки и продолжать держать его нить в своих руках. Мистер Флексен был несколько удивлен тому умению, с которым он это проделывал; снова и снова он чувствовал, будто лично он проделывал трюки на ослабленном канате, но благодаря мистеру Мэнли ему не грозило падение. Они говорили на общие темы, к которым прибегают люди, у которых нет широкого круга общих знакомых. Все трое с полной солидарностью ругали политиков, с той же солидарностью ругали британскую драму и с не меньшей солидарностью ругали кубистов, вортицистов и новых поэтов. У мистера Флексена было странное чувство, что они вели себя с полнейшей естественностью и приличием, что по-настоящему их занимали политики, британская драма, кубисты, вортицисты и новые поэты, а вовсе не судьба убийцы покойного лорда Лаудуотера. Через некоторое время он обнаружил, что действительно соперничает с мистером Мэнли в попытке показать себя как человека по меньшей мере с теми же проницательностью и интеллектом.

Оливия говорила немного — ей никогда не было это свойственно. Но она проявила быстроту понимания и здравость суждения, которое поощряло к разговору других. Все это время она наблюдала за мистером Флексеном и оценивала его. Он не сразу это понял. Было вполне очевидно, что их разговор пошел ей на пользу. Когда она вышла к ужину, то, по мнению мистера Флексена, выглядела подавленной. Однако вскоре она уже выглядела так, как и решила выглядеть — самой собой. Когда незадолго до девяти часов она покидала их, то выглядела самым очаровательным, благожелательным и к тому же беззаботным существом в мире.

Когда за ней закрылась дверь, показалось, что она забрала с собой большую часть света в комнате. Мистер Флексен снова опустился в кресло и нахмурился. В наступившей тишине он размышлял. Очевидно, теперь Оливия была вполне беззаботна.

— Но лишь окончен пир, и в лампах свет погас… [14] Автор — Эрнест Даусон (1867–1900), английский поэт-декадент. Строка взята из стихотворения «Я не тот, кем бывал во дни доброй Цинары». В качестве названия этого стихотворения в свою очередь взята строка из оды Горация.

Затем мистер Мэнли сказал почти дерзко:

— Если вы думаете, что это она убила красноглазого слона в посудной лавке, то вы ошибаетесь. Она этого не делала.

Мистера Флексена не возмутил его тон. На самом деле, прежде чем он успел заговорить, его осенило, что если бы Оливия сделала это и от него бы зависели то, чтобы предать ее правосудию, дело основывалось бы на достаточно ненадежных уликах. Ему понравилось, что мистер Мэнли был готов защищать Оливию. Мистер Флексен мягко засмеялся и сказал:

— Я так не думал. Я только размышлял.

Затем его взгляд на лице мистера Мэнли стал очень заинтересованным, и он продолжил:

— Я думаю, что вы знаете гораздо больше об этом деле, чем я; если бы вы только захотели рассказать об этом.

На мгновение ему показалось, что желание мистера Мэнли сделать себя значимым борется с его желанием быть достоверным.

Затем молодой человек покачал головой и удивленно произнес:

— Что за ерунда! Вы знаете об этом куда больше, чем я. Ведь у вас, должно быть, теперь уже все нити в руках. Я и не подозревал о той таинственной женщине, о которой писали в «Дэйли Уайр» .

— Пока что не все. Но это дело времени, — сказал мистер Флексен с уверенностью, которой он отнюдь не ощущал.

Тут их прервал Джеймс Хатчингс, вошедший в комнату, чтобы забрать сигареты для Оливии.

— Рад снова видеть вас, Хатчингс, — сердечно поздравил его мистер Мэнли. — То, что вы ушли из-за такого пустяка после всех тех лет, что вы здесь провели, было глупостью.