Артур Дойль - Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе

Возможно, читатель помнит, что после моей женитьбы и последующего перехода к занятию частной практикой близкие отношения, существовавшие между мной и Холмсом, претерпели некоторые изменения. Он по-прежнему время от времени наведывался ко мне, когда ему для расследования требовался напарник, однако случалось это все реже, и за весь 1890 год у меня сохранились записи лишь о трех делах. Зимой того года и ранней весной следующего, 1891, о том, чем был занят мой друг, я узнавал из газет. Он расследовал какое-то важное дело по просьбе французского правительства. Я получил от Холмса два письма, одно из Нарбона, второе из Нима, из которых я заключил, что во Франции он пробудет еще долго, поэтому для меня было полной неожиданностью, когда вечером 24 апреля он перешагнул порог моего кабинета. Меня поразило, каким бледным и худым стал мой друг.

– Да, я довольно свободно располагал собой, – сказал он в ответ скорее на мой взгляд, чем на мои слова. – В последнее время мне приходится несладко. Вы не возражаете, если я закрою ставни?

Комната освещалась только лампой над столом, за которым я читал. Осторожно двигаясь вдоль стен, Холмс подошел к окну, быстро закрыл ставни и тщательно запер их на шпингалет.

– Вы чего-то боитесь? – спросил я.

– Если честно, то да.

– Чего же?

– Духового ружья.

– Что это значит, дорогой Холмс?

– Ватсон, мне кажется, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я не паникер. Но легкомысленно относиться к опасности – это не геройство, а глупость. Можно попросить у вас спичку?

Он с наслаждением втянул дым сигареты, словно истосковался по его успокаивающему воздействию.

– Я, во-первых, должен извиниться за столь поздний визит, – сказал Холмс, – а во-вторых, хочу попросить вас разрешить мне перелезть через стену, огораживающую сад на вашем заднем дворе, потому что именно так я собираюсь покинуть ваш дом.

– Но что все это значит? – повторил я.

Он вытянул вперед руку, и в свете лампы я увидел, что суставы двух его пальцев сбиты в кровь.

– Нет, это не пустяки, – улыбнулся Холмс. – Наоборот, когда мужчина разбивает себе руку, это достаточно серьезно. Миссис Ватсон дома?

– Нет, она уехала погостить к знакомым.

– Ага, так вы совсем один?

– Совершенно.

– Что ж, в таком случае мне будет проще пригласить вас прокатиться со мной на континент.

– Куда именно?

– Куда угодно. Для меня это не имеет значения.

Мне все это показалось очень странным. Холмс никогда не имел привычки бесцельно проводить выходные, и что-то в его бледном усталом лице говорило мне о том, что нервы его на пределе. Видя в моих глазах немой вопрос, он соединил кончики пальцев, уперся локтями в колени и принялся объяснять, что происходит.

– Вам, скорее всего, незнакомо имя профессора Мориарти.

– Никогда о таком не слышал.

– Просто гениально! Поразительно! – вскричал Холмс. – Этот человек держит в своих руках весь Лондон, а о нем даже никто не слышал. Вот что ставит его на вершину преступного мира. Ватсон, признаюсь вам честно, если мне удастся победить этого человека, избавить от него общество, я буду считать, что моя карьера достигла пика, и начну готовиться к переходу к какому-нибудь другому, более спокойному занятию.

Между нами, Ватсон, помощь, которую я недавно оказал французской республике и одной монаршей семье в Скандинавии, дает мне возможность провести остаток жизни в тишине и спокойствии, о чем я всегда мечтал, и полностью посвятить себя химии. Но я не могу отдыхать, не могу спокойно сидеть в уютном кресле, зная, что такой человек, как профессор Мориарти, разгуливает улицами Лондона.

– Да что же он натворил?

– О, это исключительный человек! Он родился в прекрасной семье. Наделенный от природы феноменальными математическими способностями, Мориарти получил блестящее образование и уже в двадцать один год написал научную работу о биноме Ньютона, которая потрясла весь научный мир Европы. Это позволило Мориарти занять должность заведующего кафедрой математики в одном из небольших университетов Англии, и его ждала поистине выдающаяся карьера, если бы не одно «но». В характер этого человека была заложена тяга к злу, причем самого дьявольского толка. Криминальные наклонности передались Мориарти по наследству, но его необыкновенный ум не только не умерил их, а наоборот развил и приумножил. По университетскому городку о нем поползли темные слухи, в итоге ему пришлось уйти с должности и переехать в Лондон, где Мориарти стал готовить молодых людей к экзаменам на офицерский чин. Это то, что известно о нем миру. Теперь я расскажу вам о том, что удалось выяснить мне.

Вы знаете, Ватсон, что нет человека, который был бы знаком с цветом лондонского преступного мира лучше, чем я. Уже несколько лет меня не покидало ощущение, что за всеми правонарушениями, которые здесь происходят, стоит некая сила, – глубинная организующая сила, противостоящая закону и защищающая преступников. Снова и снова в делах самого разного характера – подлогах, ограблениях, убийствах – я чувствовал присутствие этой силы, я видел ее воздействие и во многих оставшихся нераскрытыми делах, которыми не занимался лично. Много лет я пытался пробиться сквозь окружающую ее пелену таинственности, пока наконец мне не удалось ухватиться за кончик нити, которая после тысячи хитросплетений привела меня к бывшему профессору математики.

Это Наполеон преступного мира, Ватсон. Половина всего зла, творящегося в этом огромном городе, и почти каждое преступление, которое так и не удалось раскрыть, было организовано им. У Мориарти первоклассный мозг. Он как паук сидит неподвижно в центре паутины, которая имеет тысячи нитей, и реагирует на малейшее колебание каждой из них. Сам он почти ничего не делает, только планирует. Но агенты его многочисленны и прекрасно организованы. Если кому-нибудь нужно, скажем, похитить письмо, проникнуть в чужой дом или убрать ненужного человека, об этом тут же становится известно профессору, и он разрабатывает схему преступления. Его агента могут поймать, в таком случае всегда предоставляют деньги, чтобы его выпустили под залог, или нанимают хорошего адвоката. Но тот, кто направляет агентов, никогда не будет пойман, его имя даже не фигурирует в деле. Вот организация, Ватсон, существование которой я установил и на борьбу с которой бросил все свои силы.

Однако профессор дьявольски хитер, он окружил себя столь изощренной системой охраны, что, что бы я ни делал, кажется просто невозможным найти хоть какое-нибудь неопровержимое доказательство или улику, которую принял бы суд. Вам известно, на что я способен, мой дорогой Ватсон, но теперь, после трех месяцев тщетных усилий, я вынужден признать, что наконец столкнулся с противником, чей интеллект не уступает моему. Знаете, меня не столько ужасают злодеяния Мориарти, сколько восхищают его способности. Но в конце концов он совершил ошибку, всего лишь маленький просчет, однако для меня этого оказалось достаточно. Я не упустил этого шанса и начал плести вокруг Мориарти собственную сеть, мне осталось совсем немного. Через три дня – то есть в ближайший понедельник – все закончится и профессор вместе с остальными ключевыми фигурами его банды окажется в руках полиции. И тогда состоится величайший уголовный процесс нашего века, более сорока остававшихся до сих пор нераскрытыми дел будут вновь подняты из архивов, и по каждому из них преступникам грозит виселица. Но вы понимаете, что, если мы поспешим, сделаем хоть один неверный шаг, они в последний момент снова могут ускользнуть.