Агата Кристи - Большая Четверка. Загадочный мистер Кин. Тринадцать загадочных случаев

— Это случилось, если не ошибаюсь, четырнадцать лет назад, — сказал мистер Саттертуэйт. — С тех пор дом пустует.

— Оно и понятно, — заметил Монктон. — Представьте, какой это был страшный удар для молодой хозяйки! Они ведь с Реджи всего месяц как поженились, только что вернулись домой из свадебного путешествия. В честь своего возвращения устроили большой бал-маскарад. И вот, как раз когда начали собираться гости, Чарнли заперся в Дубовой гостиной и застрелился. Ну, разве так поступают?.. Простите, что вы сказали?

Он живо обернулся к пустому стулу по левую руку от себя, но тут же, смущенно рассмеявшись, перевел взгляд на мистера Саттертуэйта.

— Послушайте, Саттертуэйт, мне уже черт знает что начинает мерещиться! Представьте, вообразил, будто на этом стуле кто-то сидит да вдобавок еще со мной разговаривает!.. Да, — продолжил он через несколько минут, — для Элике Чарнли это, конечно, было жуткое потрясение. Она ведь была красавица, и такая веселая, жизнерадостная — просто вся светилась, — а теперь, говорят, сама стала похожа на привидение. Я, правда, уже много лет ее не видел — она, видно, живет в основном за границей.

— А мальчик, ее сын?

— Мальчик учится в Итоне. Что уж он там решит, когда достигнет совершеннолетия, — не знаю. Но, думаю, вряд ли захочет поселиться в этом доме.

— Из Чарнли получился бы отличный парк развлечений, — сказал Бристоу.

Полковник Монктон воззрился на художника с нескрываемым отвращением.

— Ну что вы, разве можно? — возразил и мистер Саттертуэйт. — Разве в этом случае вы смогли бы написать вашу замечательную картину? Атмосфера, традиция — все это вещи хрупкие и неуловимые. Они создаются веками! Разрушить их можно в два счета, но восстановить потом будет не так-то легко..

Он встал.

— Пойдемте в курительную. Там у меня есть несколько фотографий Чарнли, хочу их вам показать.

Одним из увлечений мистера Саттертуэйта была любительская фотография. Он, кстати, являлся автором небезызвестной книги «Дома моих друзей». Все упомянутые в книге друзья были фигурами заметными в обществе, так что читатель, пожалуй, мог заподозрить мистера Саттертуэйта в чрезвычайном снобизме [188], который на самом деле был присущ ему вовсе не в такой степени.

— Вот снимок, сделанный мною в прошлом году, — сказал он, передавая фотокарточку Фрэнку Бристоу. — Как видите, ракурс [189]почти тот же, что и у вашей картины. Обратите внимание на этот ковер. Жаль, что фотография не передает цвета!

— Ничего, я и так его помню, — ответил Бристоу. — Цвет и правда изумительный — горит, как пламя. Но на мраморном полу он все же не смотрится: слишком мал, да и других вещей под цвет ему в комнате нет. Я бы сказал, что он портит все впечатление — словно огромное кровавое пятно на полу.

— Может, это как раз и подсказало вам сюжет вашей картины? — предположил мистер Саттертуэйт.

— Не исключено, — задумчиво проговорил Бристоу. — Хотя на вид самое подходящее в этом доме место дли трагедии — небольшая комната, смежная с Террасной залой. Она еще обшита деревянными панелями…

— Дубовая гостиная, — сказал Монктон. — Да, это как раз комнатка для привидений! В ней есть исповедальня — в стене возле камина отодвигается одна из панелей. Рассказывают, что когда-то там прятался Карл Первый. Так вот в этой гостиной два человека в разное время были убиты на дуэли, и здесь же, как я уже говорил, застрелился Реджи Чарнли.

Он взял у Бристоу фотографии.

— Да! — сказал он. — Бухарский ковер. Помнится, он стоил тысячи две фунтов. Но когда я в последний раз гостил в Чарнли, он лежал в Дубовой гостиной. Вот там ему и место! А посреди этого клетчатого черно-белого пола он, право же, выглядит глупо.

Мистер Саттертуэйт взглянул на пустующее кресло рядом с собой и задумчиво спросил:

— А когда, интересно, его перенесли на террасу?

— Должно быть, недавно. Я еще помню, об этом шла речь в самый день трагедии. Чарнли сказал тогда, что такие вещи следует хранить под стеклом.

Мистер Саттертуэйт покачал головой.

— Не может быть! Сразу же после трагедии дом был закрыт, так что в нем уже больше ничего не менялось.

Бристоу оставил на время свои нападки и тоже принял участие в разговоре.

— А почему лорд Чарнли застрелился? — спросил он.

Полковник Монктон заерзал в кресле.

— Кто знает.

— Вероятно, — задумчиво произнес мистер Саттертуэйт, — это все-таки было самоубийство.

Полковник изумленно уставился на хозяина.

— Что значит «вероятно»? — воскликнул он. — Разумеется, самоубийство! Милый вы мой, я ведь сам тогда там был!

Мистер Саттертуэйт снова взглянул на пустое кресло и, улыбаясь, по-видимому, какой-то малопонятной для остальных шутке, негромко сказал:

— Иногда годы спустя события видятся яснее, чем в тот момент, когда они происходили.

— Вздор! — перебил Монктон. — Сущий вздор! Разве можно какие-то полустершиеся в памяти картины видеть яснее, чем то, что происходит перед твоими глазами сейчас?

Но мистер Саттертуэйт вдруг получил поддержку с неожиданной стороны.

— Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду, — сказал художник. — Пожалуй, вы правы. Да-да, по прошествии времени как-то легче сопоставить и оценить. Да и не только это. Тут включаются законы относительности…

— По мне, вся эта Эйнштейнова [190]относительность яйца выеденного не стоит! — заявил полковник. — Вроде спиритических сеансов, на которые якобы являются духи умерших бабушек! — Он вызывающе оглядел собеседников. — Разумеется, это было самоубийство! — продолжал он. — И я это видел чуть ли не собственными глазами.

— Расскажите нам, — попросил мистер Саттертуэйт. — Чтобы мы тоже могли представить, как все было.

Полковник, успокаиваясь, проворчал еще что-то и поудобнее устроился в кресле.

— Все случилось совершенно неожиданно, — начал он. — Чарнли вел себя как обычно. В доме было полно народу, готовились к балу. И кто бы мог подумать, что ему придет в голову стреляться как раз тогда, когда гости начали съезжаться?

— То есть приличнее было бы подождать, пока они разъедутся? — спросил мистер Саттертуэйт.

— Конечно, приличнее, чем такое выкинуть!..

— Да, для Чарнли поступок довольно странный, — сказал мистер Саттертуэйт.

— Именно, — согласился Монктон. — Во всяком случае, от него никто такого не ожидал.

— И все-таки это было самоубийство?

— Вне всякого сомнения! Вот послушайте: нас было несколько человек — я, молодая мисс Острандер, Элджи Дарси и еще кто-то. Мы все стояли на лестнице наверху, а Чарнли шел через залу в Дубовую гостиную. Мисс Острандер говорила потом, что якобы у него было какое-то жуткое выражение лица и остановившийся взгляд, — но это, конечно, чепуха, потому что с того места, где мы стояли, лица его вообще не было видно. Но шел он, и правда, сгорбившись, как от непосильной ноши. Одна из девушек его окликнула — кажется, чья-то гувернантка, которую леди Чарнли пригласила на бал из милости, — хотела ему что-то сказать. Она крикнула: «Лорд Чарнли, леди Чарнли спрашивает…» — но он даже головы не повернул, вошел в Дубовую гостиную и хлопнул дверью. Потом мы услышали, как в замке повернулся ключ… А через минуту раздался выстрел.