Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Миссис Карстейрз, семьдесят семь лет, так что она могла что-то и перепутать, но она знала их лично. Вот ее слова: «Я прекрасно помню Равенскрофтов. Да-да, очень милая пара. Печальный случай, конечно. Да. Это был рак!» Я спросила, кто именно болел раком, но как раз это она и позабыла. Но вспомнила, что леди ездила на консультацию в Лондон и что потом ей сделали операцию, что вернулась она домой в ужасном настроении, и муж очень за нее беспокоился. Так что ему ничего не оставалось, как покончить разом и с ней, и с собой.

— Откуда она могла это узнать? Опять домыслы?

— Чистейшей воды, по-моему. В процессе моего расследования, — сказала миссис Оливер, сделав ударение на последнем слове, — я убедилась в странной вещи: как только люди услышат, что кто-то из их друзей внезапно занемог или зачастил к врачам — они тут же решают, что у него рак. Да и сами занемогшие тоже частенько подозревают… самое худшее. Еще одна дама — не могу разобрать ее имя, начинается на Т — сказала, что рак был у генерала. В доме, конечно, сразу траурное настроение. Они все обсудили и поняли, что не вынесут этого испытания, — ну и договорились уйти из жизни вместе.

— Печально, но романтично, — заметил Пуаро.

— Слишком романтично, чтобы походило на правду, — сказала миссис Оливер. — Нет, это прямо беда! Послушаешь человека — столько всего помнит, а потом оказывается, что все это выдумки, что все высосано из пальца.

— Просто люди всегда делают выводы из того, что им известно, — возразил Пуаро. — Скажем, они узнали, что некто поехал в Лондон посоветоваться с врачом, или что некто провел три месяца в больнице. Это-то не выдумки, а факты.

— Ну да, — сказала миссис Оливер, — только в своих рассказах все почему-то предпочитают излагать собственные выводы вместо того, что имеет место в действительности. Не очень-то много от этого пользы, верно?

— Наоборот — несомненная польза, — сказал Пуаро. — Должен признать, что ваша идея весьма неплоха.

— Насчет слонов? — неуверенно спросила миссис Оливер.

— Насчет их памяти, — сказал Пуаро. — Это очень важно: узнать факты, которые почему-то задержались в памяти у тех или иных людей, хотя они, вероятно, и сами не знают почему. Нам бы самим всех этих фактов никогда не узнать. Но ведь именно они породили все эти домыслы — об изменах, болезнях, двойном самоубийстве, ревности. А теперь, опираясь на них, мы должны извлечь зерно истины.

— Люди любят посудачить о прошлом, — сказала миссис Оливер. — Оно им кажется более ярким, чем настоящее, хотя бы потому, что тогда они были моложе. Они словно заново проживают те годы, сначала вспоминают о тех своих знакомых, которые вам совершенно не интересны, потом — что такой-то их приятель действительно знал Равенскрофтов. И опять долгое перемалывание того, что говорил приятель…

Понимаете, это тот случай, когда генерал и леди Равенскрофт для них как бы очень дальние родственники. О двоюродных мы знаем практически все, о троюродных — поменьше, а там уж седьмая вода на киселе, о них почти ничего неизвестно. Так что все мои трофеи практически не имеют никакой ценности.

— Напрасно вы так думаете, — сказал Пуаро. — Я уверен, что в вашей прелестной фиолетовой книжице содержится достаточное количество достоверной информации. К сожалению, в официальных отчетах, которые мне удалось добыть, нет ничего, что проливало бы хоть какой-то свет на эту трагедию. Полиция не обнаружила никаких мотивов. Супруги, казалось бы, были преданы друг другу и не имели никаких серьезных проблем со здоровьем. Естественно, в отчетах речь идет об относительно коротком отрезке времени, предшествовавшем трагедии. А ведь было и более далекое прошлое, и оно осталось вне поля зрения полиции.

— Безусловно, — сказала миссис Оливер, — поэтому-то я и отправилась к своей старой Няне. Она такая древняя — по виду ей не меньше ста, но на самом деле около восьмидесяти. Я ее помню с детства. Она всегда любила рассказывать про свое житье-бытье в дальних странах, в семьях тех, кто служил в Индии, Египте, Сиаме, ну и в и прочих не менее экзотических странах.

— И что-то привлекло ваше внимание?

— Да, — сказала миссис Оливер, — она рассказывала про какую-то трагедию, очень, правда, путано. Я даже сначала не сообразила, что речь идет о Равенскрофтах, вернее, о какой-то их родственнице. То ли сестре генерала, то ли его свояченице — сестре миссис Равенскрофт. Главное — эта особа много лет провела в специализированном санатории, попросту говоря, в психушке, только очень комфортабельной. Как я поняла, она то ли убила собственных детей, то ли покушалась на убийство, и было это очень давно, а потом ее подлечили и выпустили, после чего она угодила в Египет или в Малайю — к Равенскрофтам. А потом, очевидно, опять стряслась беда, опять что-то связанное с детьми. Короче, этот случай постарались замять. И тут я подумала: а не было ли какой-нибудь наследственной душевной болезни в семье леди Равенскрофт или генерала? Это могло проявляться не только у ближайших родственников, но и у более дальних, понимаете? И вот про этих дальних родственников тоже не мешало бы узнать.

— Да, — сказал Пуаро, — не мешало бы. Такая болезнь может проявиться внезапно, а унаследовать ее можно даже от очень дальних родственников. Болезнь может затаиться на долгие годы, а потом вдруг расцвести пышным цветом. У старых грехов длинные тени.

— Я вот что подумала, — сказала миссис Оливер. — Няня Мэтчем по старости лет могла что-то и нафантазировать, но тем не менее ее утверждения могут каким-то образом перекликаться с тем, что мне сказала Бартон-Кокс.

— То есть с тем, что она пыталась у вас узнать?

— Вот именно! Рассчитывала, что я выведаю это у моей крестницы и тут же расскажу ей…

— Она уверена, что Селии это известно?

— Что-то она, конечно, может знать. Какие-то обстоятельства, факты из их жизни и, возможно, в глубине души догадывается, кто из родителей мог сотворить такое..

— И вы хотите сказать, что эта особа — миссис..

— Миссис Бартон… как-ее-там… Двойная фамилия. Испугалась, что ее сын женится на особе, предрасположенной к психическим заболеваниям. Если мать Селии убила собственного мужа, то лучше бы ее мальчику держаться от нее подальше, а вот если убийцей был отец, то это уже не так страшно…

— Вам показалось, что она боится именно материнской линии?

— Да, ведь считается, что по отцовской ничего такого передастся не может. Как я поняла, дама она недалекая, хотя и с гонором, — сказала миссис Оливер. — Воображает, будто все знает, хотя это далеко не так. А знаете мосье Пуаро, мне кажется, если бы вы были женщиной, то несомненно этим бы тоже грешили.

— Занятно, но… вполне вероятно, — сказал Пуаро. — Да, мне следовало бы быть поскромнее. — И он вздохнул. — Но давайте продолжим, нам еще столько надо попытаться выяснить…