Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— А это что за штуковины? — спросил Томми.

Он вытащил два филигранных пилястровых выдвижных ящичка. Они оказались пустыми.

— Ах эти, сэр. В них можно затолкать бумаги, но ничего тайного в них нет и быть не может. Все тайны вот здесь в среднем шкафчике, под ним бывает небольшое углубление. Впрочем, есть и другие места… Этот как раз из тех столов, в которых есть такое углубление.

— Но какая ж это тайна, а? Просто вытаскиваешь панель…

— Суть в том, что получается, будто все, что можно найти, вы уже нашли. Затем вы вытаскиваете панель и находите там углубление, куда можно положить то, что вы хотите убрать от посторонних глаз. Но и это, как говорится, еще не все. Потому как, вы видите, вот тут впереди небольшая планка, вроде как карниз, который можно поднять — видите?

— Да-да, вижу. Давай-ка подними.

— И тут же еще один тайник, как раз за средним отделением.

— Но там ничего нет.

— Совершенно верно, — согласился Альберт. — И это вроде как обескураживает. Но если просунуть руку внутрь и осторожно пошарить, можно обнаружить два маленьких выдвижных ящичка, по одному с каждой стороны. Сверху там полукруглый вырез, за него можно зацепиться пальцем и тихонько потянуть на себя… — С этими словами Альберт невообразимо выгнул кисть. — Иногда они застревают. Погодите… погодите… пошел.

Согнутым пальцем Альберт подтащил что-то изнутри, пока в отверстии не показался узенький выдвижной ящичек. Альберт извлек его и положил перед Томми с видом собаки, приносящей хозяину кость.

— Минуточку, сэр. Тут что-то есть — конверт. Теперь обработаем другую сторону.

Он переменил руку и возобновил свои трюки. Вскоре на свет был вытащен второй ящичек и положен рядом с первым.

— В этом тоже что-то есть, — сказал Альберт. — Еще один конверт. Я бы не осмелился открыть ни один из них, если бы самостоятельно нашел эти ящички. — Голос у него был в высшей степени праведным. — Оставил бы для вас… Думаю… они могут оказаться ключами к разгадке…

Вместе с Томми они извлекли содержимое из обоих запыленных ящичков. Первым Томми вытащил конверт, скатанный в длину и скрепленный эластичной лентой, которая отцепилась при первом же прикосновении.

— Похоже, ценный — сказал Альберт.

Томми бросил взгляд на конверт. На нем стояло: «Конфиденциально».

— Ну вот, — сказал Альберт. — «Конфиденциально». Наверняка это ключ к разгадке.

Томми извлек содержимое конверта. С полстраницы тетрадочного листа было исписано выцветшими чернилами, причем страшно корявым почерком. Томми повертел листок и так и этак, а Альберт, тяжело дыша, заглядывал ему через плечо.

— «Рецепт миссис Макдоналд для крема из лососины, — прочитал Томми, — выданный в знак особого уважения. Возьмите два фунта вырезки из лососины, одну пинту джерсейской сметаны, рюмку бренди и свежий огурец…» — Томми снисходительно посмотрел на Альберта. — Прости, Альберт, но твой ключ к разгадке, несомненно, приведет нас к обычной стряпне.

Альберт издал какие-то звуки, свидетельствующие о его полнейшем разочаровании.

— Ничего, давай посмотрим другой, — успокоил его Томми.

Очередной запечатанный конверт оказался не таким уж древним. На нем было две печати серого воска, с изображением на каждой из них дикой розы.

— Красиво, — произнес Томми, — и весьма странно для тети Ады. Наверное, как готовить пирог с мясом.

Он разорвал конверт, и брови у него поползли вверх. Из конверта выпали десять аккуратно сложенных пятифунтовых банкнот.

— Тонюсенькие, — сказал он. — Старинные. Такие ходили во время войны. Какая бумага! Вероятно, на них уже ничего нельзя купить.

— Деньги! — воскликнул Альберт. — Зачем было прятать деньги?

— Ну, возможно, сбережения на черный день, — ответил Томми. — У тети Ады всегда были сбережения на черный день. Много лет назад она как-то сказала мне, что у каждой женщины должно быть пятьдесят фунтов пятифунтовыми банкнотами на всякий, как она выражалась, непредвиденный случай.

— Да, деньги всегда пригодятся, — сказал Альберт.

— Не думаю, что они уже никуда не годятся. По-моему, их можно обменять в банке.

— Остался еще один конвертик, — сказал Альберт. — Тот, что из другого ящика.

Конверт оказался потолще, с тремя солидными на вид печатями. На нем было написано той же корявой рукой:

В случае моей смерти этот конверт должен быть отправлен моему стряпчему мистеру Рокбери из адвокатской конторы «Рокбери энд Томкинс» либо же моему племяннику Томасу Бересфорду. Остальным — не вскрывать.

Внутри лежало несколько плотно исписанных страничек. Почерк был плохой, очень корявый, местами совершенно неразборчивый. Испытывая определенные трудности, Томми прочел записку:

Я, Ада Мэрайа Фэншо, пишу здесь о том, что мне стало известно от людей, проживающих в приюте для престарелых «Солнечный кряж».

Я не могу поручиться за достоверность всей представленной здесь информации, но, похоже, есть основания полагать, что в приюте имеют место — или уже имели — подозрительные, а то и преступные деяния. Элизабет Муди, не очень умная, но, я думаю, довольно правдивая женщина, заявляет, будто она опознала в живущей здесь пациентке известную отравительницу. Лично я предпочитаю сохранять беспристрастность, но буду смотреть в оба и записывать все факты, которые станут мне известны. Хотя возможно, все это не имеет под собой никаких оснований. Просьба к моему стряпчему или племяннику Томасу Бересфорду провести полное расследование.

— Ну вот! — с триумфом сказал Альберт. — А я вам что говорил! Это же ключ к разгадке!

— Полагаю, перво-наперво нам надо как следует подумать, — сказала Тапенс.

После приятной встречи в больнице Тапенс наконец торжественно препроводили на волю. Верная парочка обменивалась своими наблюдениями и выводами в гостиной лучшего номера «Ягненка и флага» в Маркет Бейсинге.

— О том, чтобы думать, и думать забудь, — скаламбурил Томми. — Не забывай, что сказал доктор, прежде чем тебя выписать. Никаких волнений, никакого умственного напряжения, почти никакой физической деятельности — полный покой.

— А чем еще я сейчас занимаюсь? — спросила Тапенс. — Задрала ноги вверх — разве нет? — а голова на двух подушках. Что же касается того, чтобы думать, так думать — это вовсе не обязательно умственно напрягаться. Математикой я не занимаюсь, экономику не изучаю, домашние счета не проверяю. Думать — это значит отдыхать, устроившись поудобнее, и, даже если подвернется что-нибудь интересное и важное, не принимать никаких решений. Во всяком случае, ты, наверное, предпочитаешь, чтобы уж лучше я немного подумала, задрав ноги и положа голову на подушки, чем снова начала действовать.