Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Спенс удивленно смотрел на Пуаро.

— Старший инспектор Джепп, — заметил он, — всегда говорил, что у вас уклончивые суждения. Дайте мне хоть один пример того, что вы называете неправильным.

— Ну, умерший человек, например. Он совершенно не-правильный. Разве вы этого не чувствуете? Ну да, может быть, у меня богатое воображение. Тогда возьмем такой пункт: Андерхей прибывает в «Олень». Он пишет Дэвиду Хантеру, Хантер получает письмо на следующий день… наверно, за завтраком.

— Да, это так. Он говорил, что получил письмо от Ардена в это время.

— Это было первое сообщение — не правда ли? — о прибытии Андерхея в Вормсли Вейл. И что же он делает прежде всего? Спроваживает сестру в Лондон…

— Это вполне понятно, — сказал Спенс. — Он хочет развязать себе руки, чтобы направить события в нужное ему русло. Он опасается, что женщина проявит слабость. Он верховодит в семье. Миссис Клоуд у него совершенно под каблуком.

— О да, это сразу видно… Итак, он посылает ее в Лондон и навещает этого Инока Ардена. Мы имеем довольно ясное представление об их разговоре благодаря Беатрис Липинкот, и, что сразу бросается в глаза, Дэвид Хантер не уверен, был ли человек, с которым он разговаривал, Робертом Андерхеем или нет. Он подозревал, что это так, но не знал точно.

— Но в этом нет ничего странного, мосье Пуаро. Розалин Хантер вышла замуж за Андерхея в Кейптауне и поехала с ним прямо в Нигерию. Хантер и Андерхей никогда не встречались. Поэтому, хотя, как вы говорите, Хантер подозревал, что Арден — это Андерхей, он не мог знать этого наверняка, потому что никогда не встречал этого человека.

Пуаро задумчиво посмотрел на инспектора Спенса.

— Так, значит, вы не видите в этом ничего… странного? — спросил он.

— Я знаю, к чему вы клоните. Почему Андерхей не сказал прямо, что он Андерхей? Ну, я думаю, это тоже объяснимо. Респектабельные люди, когда они совершают что-нибудь нечестное, любят сохранять видимость респектабельности. Они предпочитают по возможности скрыться в тени, чтоб остаться, так сказать, незапятнанными… Нет, я не думаю, что в этом есть что-то странное. Нужно учитывать особенности человеческой натуры.

— Да, — сказал Пуаро. — Человеческая натура. Вот, по-видимому, настоящий ответ на вопрос, почему я так заинтересовался этим делом. На судебном дознании я присматривался ко всем присутствующим — особенно к Клоудам. Их так много, все они связаны общими интересами и при этом так различны по своим характерам мыслям и чувствам. Все они много лет зависели от одного сильного человека, главы семьи, от Гордона Клоуда! Я не хочу сказать — действительно зависели. У всех у них есть свои средства к существованию. Но все они, сознательно или бессознательно, тянулись к Гордону, искали в нем опору. А что происходит, спрошу я вас, инспектор, что происходит с плющом, когда дуб, вокруг которого он вился, рухнет?

— Ну, этот вопрос едва ли по моей части, — сказал Спенс.

— Не по вашей? А я думаю — по вашей. Характер человека, mon cher, не остается неизменным. Он может стать крепче. А может и вырождаться. Каков человек на самом деле, становится видно только тогда, когда приходит испытание: он или устоит на собственных ногах, или рухнет.

— Не знаю, право, к чему вы клоните, мосье Пуаро. — Спенс был явно сбит с толку. — Во всяком случае, теперь у Клоудов все в порядке. Иди будет все в порядке, когда останутся позади все формальности.

На ото, напомнил ему Пуаро, может уйти много времени. Еще надо опровергнуть показания миссис Гордон Клоуд. В конце концов, должна ведь женщина узнать своего мужа, увидев его.

Он, задрав голову, вопросительно смотрел на рослого инспектора.

— А разве два миллиона фунтов не стоят того, чтобы ради них не узнать собственного мужа? — цинично спросил инспектор. — И кроме того, если он не был Робертом Андерхеем, почему же он убит?

— Да, — пробормотал Пуаро, — вот в чем действительно вопрос [52] Перифраз начальных слов знаменитого монолога Гамлета: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос…» — Шекспир. «Гамлет» (акт Ш, сцена 1). .

Пуаро вышел из полицейского участка, погруженный в мрачные размышления. Его шаги все замедлялись. На базарной площади он остановился и огляделся. Рядом был дом доктора Клоуда со старой латунной вывеской. Немного дальше — почтовое отделение. На другой стороне — дом Джереми Клоуда. Прямо перед Пуаро, несколько в глубине, стояла католическая церковь — скромное, небольшое здание, казавшееся увядшей фиалкой по сравнению с внушительным храмом Святой Марии, который высился посреди площади, символизируя господство протестантской религии.

Повинуясь какому-то импульсу, Пуаро вошел в ворота католической церкви и, миновав паперть, оказался внутри. Он снял шляпу и опустился на скамью. Его мысли были прерваны звуком подавленных горестных рыданий.

Пуаро повернул голову. По другую сторону прохода, закрыв лицо руками, стояла коленопреклоненная женщина в темном платье. Вот она поднялась и, все еще всхлипывая, пошла к двери. Пуаро, глаза которого расширились от любопытства, последовал за ней. Он узнал Розалин Клоуд.

Она остановилась под аркой, стараясь успокоиться. И тут Пуаро очень мягко заговорил с ней.

— Мадам, не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Она не удивилась и ответила с наивной простотой огорченного ребенка:

— Нет. Никто, никто не может помочь мне.

— Вы в большой беде, не так ли?

— Дэвида забрали, — сказала она. — Я совсем одна. Они говорят, что он убил… Но он не убивал! Нет!

Она посмотрела на Пуаро и проговорила:

— Вы были там сегодня? На судебном дознании. Я видела вас.

— Да. Буду рад, если сумею помочь вам, мадам.

— Я боюсь. Дэвид говорил, что со мной ничего не случится, пока он будет рядом. Но теперь, когда его посадили, я боюсь. Он сказал — они все хотят моей смерти. Это страшно даже произносить. Но, наверно, так оно и есть.

— Позвольте мне помочь вам, мадам.

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Никто не может мне помочь. Я даже не могу пойти к исповеди. Я должна нести всю тяжесть своего греха совсем одна. Господь отвернулся от меня. Я не могу надеяться на милосердие Божие. — Она взглянула на него загнанным печальным взглядом. — Я должна была бы исповедаться в своих грехах, исповедаться. Если бы я могла исповедаться!..

— Почему вы не можете исповедаться? Вы ведь для этого пришли в церковь, правда?

— Я пришла найти утешение… Но какое может быть утешение для меня? Я грешница.

— Мы все грешники.

— Но вы могли бы раскаяться… Я хотела сказать… рассказать… — Она снова закрыла лицо руками. — О, сколько лжи, сколько лжи на моей совести.