Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

Пуаро показал на тропинку перед ними.

— По этой тропинке, мадемуазель, вы пришли вчера к плавательному бассейну?

Она вздрогнула.

— Нет, по той, что ближе к дому. Этой тропинкой пришел Эдвард. — Она внезапно повернулась к Пуаро. — Хватит об этом! Я ненавижу этот бассейн. Я ненавижу даже «Лощину»!

Пуаро тихо продекламировал:

Генриетта повернула к нему удивленное лицо.

— Теннисон, — сказал Эркюль Пуаро, с гордостью кивнув головой. — Стихи вашего лорда Теннисона.

— О чем ни спросишь там эхо… — повторила за ним Генриетта, затем произнесла тихо, почти про себя: — Ну конечно… так и есть… Эхо!

— Эхо? Что вы имеете в виду?

— Эта усадьба… Сама «Лощина»! Я почти поняла это раньше… в субботу, когда мы с Эдвардом отправились на прогулку к холмам. «Лощина» — эхо Эйнсвика! И мы все Энкейтллы! Мы не настоящие… не такие живые, каким был Джон! — Она снова повернулась к Пуаро. — Как жаль, что вы не знали его, мосье Пуаро! Мы все — тени по сравнению с Джоном. Джон был по-настоящему живым!

— Я понял это, мадемуазель, когда видел его умирающим.

— Знаю. Это чувствовал каждый. И вот Джон мертв, а мы — эхо! Мы существуем. Это, знаете ли, похоже на скверную шутку.

С лица Генриетты исчезла молодость, губы искривила горечь внезапной боли. Когда Пуаро спросил ее о чем-то, она не сразу поняла, о чем речь.

— Извините. Что вы сказали, мосье Пуаро?

— Я спросил, нравился ли вашей тете, леди Энкейтлл, доктор Кристоу?

— Люси? Между прочим, она мне кузина, а не тетя… Да, он ей очень нравился.

— А ваш… тоже кузен… мистер Эдвард Энкейтлл… ему нравился доктор Кристоу?

— Нет, не очень… но, в общем, он почти не знал его.

«Ее голос, — подумал Пуаро, — звучит несколько натянуто».

— А ваш… еще один кузен? Мистер Дэвид Энкейтлл?

Генриетта улыбнулась:

— Дэвид, я думаю, ненавидит всех нас. Он проводит время, заточившись в библиотеке, читает «Британскую энциклопедию».

— О! Серьезный юноша.

— Мне жаль его. У него тяжелая обстановка дома… Мать — человек неуравновешенный… инвалид. Единственный его способ самозащиты — чувствовать свое превосходство над окружающими. Если это ему удается — все в порядке, но иногда эта защита рушится, и тогда виден истинный Дэвид, легко ранимый и уязвимый.

— Он чувствовал свое превосходство над доктором Кристоу?

— Пытался… но, мне кажется, из этого ничего не получалось. Я подозреваю, что Джон Кристоу был как раз таким человеком, каким хотел бы стать Дэвид… В результате — он питал к Джону отвращение.

Пуаро задумчиво кивнул головой.

— Да… Самонадеянность, уверенность, мужество — черты сугубо мужского характера. Это интересно… очень интересно.

Генриетта ничего не ответила.

Сквозь каштаны, внизу у бассейна, Эркюль Пуаро увидел человека, который, наклонившись, казалось, что-то искал.

— Интересно… — снова тихо повторил Пуаро.

— Что вы сказали?

— Это кто-то из людей инспектора Грэйнджа, — ответил Пуаро. — Он как будто что-то ищет?

— Наверное, улики. А что еще могут искать полицейские? Пепел от сигарет, следы башмаков, обгорелые спички? — В голосе Генриетты была горькая насмешка.

— Да, они ищут все это, — серьезно ответил Пуаро, — иногда находят. Но настоящие улики, мисс Сэвернейк, в деле, подобном этому, обычно нужно искать в личных отношениях людей, связанных с преступлением.

— Я что-то не понимаю вас.

— Важны мелочи! — сказал Пуаро. Он сидел, откинув голову назад, полуприкрыв веками глаза. — Не сигаретный пепел или отпечатки резиновых каблуков, а жест, взгляд, неожиданный поступок…

Генриетта, резко обернувшись, пристально посмотрела на него. Пуаро почувствовал этот взгляд, но не повернул головы.

— Вы имеете в виду… что-нибудь определенное?

— Я думал о том, как вы, шагнув вперед, взяли револьвер из рук миссис Кристоу, а затем уронили его в бассейн.

Он почувствовал, что она слегка вздрогнула, но голос ее остался таким же ровным и спокойным:

— Герда, мосье Пуаро, довольно неуклюжий человек. В состоянии шока она могла бы выстрелить и, если в револьвере была еще пуля… поранить кого-нибудь.

— Однако было очень неуклюже с вашей стороны уронить револьвер в воду, не правда ли?

— Видите ли… У меня тоже был шок… — Генриетта помолчала. — На что вы намекаете, мосье Пуаро?

Пуаро выпрямился, повернулся в ее сторону и заговорил обычным деловым тоном:

— Если были отпечатки пальцев на этом револьвере… Я имею в виду отпечатки, сделанные до того, как миссис Кристоу взяла его в руки, было бы интересно узнать, кому они принадлежали… но этого мы теперь никогда не узнаем.

— Вы хотите сказать, что там были мои отпечатки пальцев, — тихо, но твердо сказала Генриетта. — Вы намекаете, что это я застрелила Джона и оставила револьвер около тела, чтобы Герда могла подойти и взять его… Вы на это намекаете, не так ли? Однако, если я так сделала, согласитесь, у меня хватило бы ума прежде всего стереть свои собственные отпечатки пальцев.

— Вы, мадемуазель, достаточно умны и понимаете, что, сделай вы так и не окажись на револьвере никаких следов, это было бы крайне странным! Потому что все вы накануне стреляли из этого револьвера. Герда Кристоу вряд ли стерла отпечатки пальцев до выстрела… К чему ей это?

— Значит, вы думаете, что я убила Джона? — медленно сказала Генриетта.

— Умирая, доктор Кристоу сказал: «Генриетта!»

— И вы считаете, что это было обвинением? Это не так.

— Что же в таком случае?

Генриетта, вытянув ногу, чертила носком туфли что-то на земле.

— Вы не забыли, — сказала она тихо, — что я говорила вам не так давно? О наших отношениях?

— Ах да! Вы были его возлюбленной… и, умирая, он произносит ваше имя. Очень трогательно!

— Издеваетесь?

— Нет, что вы. Но я не люблю, когда мне лгут, а именно это, я думаю, вы и пытаетесь делать.

— Я же говорила вам, что не очень правдива, — тихо сказала Генриетта, — но когда Джон сказал «Генриетта», он не обвинял меня в убийстве. Неужели вы не можете понять, что такие люди, как я, не могут лишить кого-либо жизни?! Мы творим, а не уничтожаем. Я не убиваю людей, мосье Пуаро. Я не могла бы убить, это чистая правда. Вы подозреваете меня только потому, что мое имя прошептал умирающий человек, который вряд ли сознавал, что говорит.

— Доктор Кристоу знал, что говорил! Голос был энергичный и уверенный, как у доктора во время жизненно важной операции, который говорит четко и настойчиво: «Сестра, пинцет, пожалуйста!»