Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

«Какой он забавный, — размышляла она, — а глаза зеленые, как у кота. Однако доктор Лорд говорит, что у него ума палата!»

— Приятно встретить человека, пышущего здоровьем и жизненной энергией, — заявил Пуаро. — Не сомневаюсь, что ваши пациенты быстро встают на ноги.

— Да уж, я не из тех, кто напускает на себя унылый вид, — согласилась она. — И почти все мои пациенты, слава Богу, умирать не торопятся.

— Согласитесь, однако, что в случае с миссис Уэлман смерть оказалась просто Божьей милостью.

— И не говорите! Бедняжка так мучилась! — Сестра О'Брайен многозначительно взглянула на Пуаро: — Вы ведь об этом хотели со мной потолковать? Я слышала, что ее хотят откапывать.

— А у вас не возникло тогда никаких подозрений?

— Совершенно никаких… хотя действительно — у доктора Лорда в то утро было такое странное выражение лица, да и гонял он меня туда-сюда за разными вещами — в которых вовсе и не нуждался! Но свидетельство о смерти все же подписал.

— У него были основания… — начал было Пуаро, но она не дала ему договорить.

— Конечно. Но он правильно поступил. Кому это нужно? Задевать чувства семьи? И ведь если врач ошибется и его подозрения не подтвердятся, с карьерой считай покончено. Кто станет его после этого приглашать? Доктор должен держать ухо востро и действовать наверняка!

— Есть предположение, что миссис Уэлман совершила самоубийство.

— Это она-то? При том, что не могла даже пошевелиться? Ну разве что капельку приподнимать руку.

— А никто не мог ей помочь?

— А… понимаю, о чем вы: мисс Карлайл, мистер Уэлман или, быть может, Мэри Джерард?

— А почему бы нет?

Сестра О'Брайен энергично покачала головой.

— Они бы не осмелились — никто из них!

— Возможно, вы и правы, — согласился Пуаро и тут же спросил: — Когда сестра Хопкинс хватилась трубочки с морфином?

— В то самое утро. «Уверена, что взяла ее с собой», — сказала она. Ну то есть, даже не сомневалась, что положила трубочку в саквояж, но, знаете, как это бывает, когда вас что-то смущает; и в конце концов она уговорила себя, что оставила морфин дома.

— И даже после этого вы ничего не заподозрили? — пробормотал Пуаро.

— Абсолютно ничего! Мне и в голову не приходило, что здесь что-то не так! Ведь даже и сейчас ничего не доказано. Одни только подозрения.

— А то, что трубочка исчезла, не насторожило вас с сестрой Хопкинс?

— Ну почему же… Помню, я подумала недоброе, когда мы сидели с ней в кафе «Голубая синица». Да и она была как на иголках. Я поняла, что она догадалась, о чем я думаю. «А может, я положила эту трубочку на край каминной доски и она скатилась в корзину для мусора?» — спросила она тогда. «Да, на самом деле, видимо, так оно и было», — ответила я ей. И ни она, ни я ни слова о том, что было у нас на уме, и о том, что мы обе перепугались.

— А что вы думаете теперь?

Сестра О'Брайен сказала:

— Если в теле миссис Уэлман обнаружат морфин, тогда отпадут последние сомнения в том, кто его взял и зачем… Хотя лично я ни за что не поверю, что мисс Карлайл спровадила старую леди на тот свет, пока не докажут, что морфин действительно есть.

— А в том, что Элинор Карлайл убила Мэри Джерард, вы не сомневаетесь?

— По-моему, тут не о чем и говорить! У кого еще был резон избавиться от Мэри?

— Вот именно! — заметил Пуаро.

Сестра О'Брайен продолжала вспоминать, и речь ее походила на театральный монолог:

— Кто как не я сама присутствовала там в тот вечер, когда старая леди пыталась говорить и мисс Элинор обещала сделать все как надо и согласно ее воле? Кто как не я сама видела ее лицо, когда она смотрела вслед Мэри, сбегавшей по лестнице? Черная ненависть была написана на ее лице! В ту минуту она явно готова была убить ее.

— Ну а зачем Элинор Карлайл понадобилось убивать миссис Уэлман? — спросил Пуаро. — Если предположить, что это тоже сделала она.

— Зачем? Конечно, из-за денег! Двести тысяч фунтов, не меньше. Вот сколько она получила — из-за этого и совершила убийство… если она на самом деле его совершила. Молодая леди очень смелая и ловкая, ничего не боится и ума ей не занимать!

— А как вы думаете, если бы миссис Уэлман сделала завещание, кому бы она оставила все свое состояние?

— Ах, не мне об этом говорить, — сказала сестра О'Брайен, однако ясно было, что ей страшно хочется поделиться своими соображениями. И она не утерпела: — Сдается мне, что все до последнего пенни старая леди оставила бы Мэри Джерард.

— Но почему? — изумился Пуаро.

Этот простейший вопрос, казалось, поверг сестру О'Брайен в полное замешательство.

— Почему? Вы спрашиваете: почему? Ну так я вам отвечу: потому!

— Кое-кто считает, — тихо произнес Пуаро, — что Мэри Джерард так ловко вела игру, что втерлась в доверие к старой леди и заставила ее позабыть кровные узы и родственные чувства.

— Что ж, можно сказать и так, — согласилась сестра О'Брайен.

— А была ли Мэри Джерард ловкой и хитрой девушкой?

Сестра О'Брайен говорила медленно, как бы раздумывая:

— Нет, не думаю… Она никогда не хитрила, не изворачивалась. Она была не из таковских. Но бывает, что люди не вольны в своих поступках, по причинам, о которых порой никто не догадывается…

— Я вижу, вы женщина рассудительная, сестра О'Брайен, — польстил ей Эркюль Пуаро.

— Я не охотница болтать о том, что меня не касается, — отозвалась она.

Но Пуаро, не сводя с нее пытливого взгляда, продолжал:

— Вы вместе с сестрой Хопкинс обсудили и решили, что некоторые обстоятельства не стоит извлекать на свет Божий.

— Что вы имеете в виду? — встрепенулась сестра О'Брайен.

— Я говорю не о том, что имеет отношение к преступлению, а совсем о других вещах.

— Зачем ворошить старое. Все давно уж всё позабыли, — кивнула сестра О'Брайен. — Кто из нас не грешен. А старая леди была очень достойной женщиной, о ее доме сроду никаких сплетен не ходило, ни-ни… и умерла она, слава Богу, уважаемая и почитаемая всеми.

Эркюль Пуаро кивнул, соглашаясь с собеседницей.

— Да-да, миссис Уэлман весьма уважали в Мейденс-форде.

Разговор принял совершенно неожиданный для Пуаро оборот, но он ничем не выдал своего изумления.

— К тому же с той поры минуло столько лет, — мечтательным голосом продолжала сестра О'Брайен. — Все позабыто, а теперь их никого и на свете нет. А я всегда так сочувствую влюбленным. И вот что я вам скажу: нет ничего тяжелее, если у человека жена в психиатрической лечебнице, и он всю жизнь связан из-за этого по рукам и ногам, его можно только пожалеть, такой доли и врагу не пожелаешь.

— Да, это тяжкое испытание… — забормотал Пуаро, решительно ничего не понимая.

— Сестра Хопкинс рассказала вам, как мы с ней, не сговариваясь, написали друг другу про одно и то же? — спросила сестра О'Брайен.