Агата Кристи - Смерть в облаках. Убийства по алфавиту. Убийство в Месопотамии. Невероятная кража. Родосский треугольник

Она подняла его, слегка заалевшись, и Гледис набросилась на нее:

— Кто он, твой дружок, милая?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. — Щеки Джейн теперь заливала краска.

— Ну-ну! Я вижу, что это письмо не от троюродного прадеда! Не вчера родилась: кто он, Джейн?

— Один… человек… с которым я познакомилась в Ле-Пинэ. Он дантист.

— Дантист, — с живым отвращением выговорила Гледис. — Воображаю, какая у него белозубая улыбка.

Джейн пришлось подтвердить, что улыбка у него действительно белозубая.

— Он очень загорелый и очень голубоглазый.

— Загорелым может быть кто угодно, — отрезала Гледис. — Для этого достаточно поваляться на пляже или купить в аптеке пузырек за два шиллинга одиннадцать пенсов. «Красивый мужчина — это загорелый мужчина». С глазами вроде бы порядок. Но дантист! Фу, если он захочет поцеловать тебя, тебе покажется, что он сейчас скажет: «Пожалуйста, откройте рот пошире».

— Гледис, не идиотничай!

— Не будь такой недотрогой, милая. Я вижу, ты разобиделась. Да-да, иду, мосье Анри… Черт бы его побрал! Так нами командует, точно он Бог Всемогущий!

В письме было приглашение поужинать вместе в субботу вечером. Получив в субботу прибавку к жалованью, Джейн в отличнейшем настроении отправилась на ленч [52] Ленч — второй завтрак, по времени примерно как наш обед. .

«А я еще волновалась, — говорила себе Джейн. — Все вышло просто замечательно… жизнь и в самом деле прекрасна».

В избытке чувств она решила позволить себе роскошь — пообедать в «Корнер-хаусе» под аккомпанемент хорошей музыки.

Она устроилась за столиком на четверых, где уже сидели пожилая женщина и молодой человек. Женщина вскоре потребовала счет, собрала ворох пакетов и удалилась.

За обедом Джейн, как обычно, читала книгу. Переворачивая страницу, она подняла глаза и обнаружила, что сидящий напротив молодой человек пристально смотрит на нее и в то же мгновение осознала, что лицо его почему-то ей знакомо.

Едва она это подумала, как молодой человек, встретившись с ней взглядом, поклонился.

— Простите, мадемуазель, вы не узнаете меня?

Джейн посмотрела на него внимательнее. У него было свежее мальчишеское лицо, не столько красивое, сколько необычайно оживленное.

— Нас не знакомили друг с другом, это правда, — продолжал молодой человек, — если не считать знакомством совместный полет в самолете, когда произошло убийство, и присутствие на коронерском следствии.

— Ну, конечно! — воскликнула Джейн. — Как это я раньше не сообразила. Ваше лицо показалось мне знакомым. Вы…

— Жан Дюпон. — Молодой человек смешно и мило поклонился.

Она вспомнила, может быть, не слишком изысканный афоризм Гледис:

«Если за тобой ухаживает один, будь спокойна, тотчас найдется другой. Что-то вроде закона природы. Иногда и третий, и четвертый».

Джейн всегда вела аскетическую жизнь труженицы. О ней можно было сказать то, что обычно сообщают в официальных извещениях о розыске пропавших девушек: «Самостоятельная и веселая, друзей-мужчин не имела и т. п.». Джейн тоже была «самостоятельная и веселая и друзей-мужчин не имела». Теперь у нее такие друзья появились. Сомневаться не приходилось. Жан Дюпон склонился над ее столом не из одной вежливости. Он был рад, что оказался напротив Джейн. И не просто рад — он был в восторге.

Джейн с опаской подумала про себя: «Он ведь француз. Говорят, с французами надо держать ухо востро».

— Стало быть, вы еще в Англии, — сказала она вслух и мысленно прокляла себя за крайнюю бессмысленность замечания.

— Да. Мой отец читал в Эдинбурге лекцию, и еще мы побыли у друзей. Но теперь — завтра — мы возвращаемся во Францию.

— Понятно.

— Полиция никого еще не арестовала? — спросил Жан Дюпон.

— В последние дни газеты об этом вообще молчат. Может, они бросили эту историю.

Жан Дюпон покачал головой.

— Нет-нет, они ее не бросят. Они действуют молча, — он сделал выразительный жест, — и так, чтобы их никто не заметил.

— Не надо, — в голосе Джейн послышалась тревога. — Вы меня пугаете.

— Да, не слишком приятно быть поблизости от совершающегося убийства… — И он добавил: — А я был ближе, чем вы. Я был совсем рядом. Иногда мне не по себе от такой мысли…

— Кто, по-вашему, это сделал? — спросила Джейн. — Я все время спрашиваю себя.

Жан Дюпон пожал плечами.

— Не я. Она была слишком уродлива!

— По-моему, естественнее убить уродину, чем красотку.

— Вовсе нет. Когда женщина красива, вы ею увлекаетесь — она обращается с вами скверно — заставляет ревновать, сходить с ума от ревности. «Ладно, — говорите вы, — я ее убью. Это принесет мне облегчение».

— А разве это принесет облегчение?

— Этого, мадемуазель, я не знаю, потому что еще ни разу не пробовал. — Он рассмеялся, а потом покачал головой. — Но уродливую старуху вроде Жизели — кому это понадобилось ее убивать?

— Ну что ж, может быть и такой взгляд, — сказала Джейн и нахмурилась. — Ужасно представить, что, возможно, и она когда-то была молодой и красивой.

— Я понимаю, понимаю. — Он неожиданно посерьезнел. — Это великая трагедия — то, что женщинам приходится стареть.

— Вы, кажется, много думаете о женщинах и их внешности, — сказала Джейн.

— Естественно. Разве существует что-нибудь более интересное. Вам это кажется странным, потому что вы англичанка. Англичанин прежде всего думает о работе — о деле, как он выражается, — а затем о спорте и в последнюю, самую последнюю очередь — о своей жене. Да-да, именно в последнюю. Ну, только представьте себе, в маленькой гостинице в Сирии жил англичанин. Его жена заболела. А ему надо было к определенному дню быть в Ираке. Eh bien, верите ли, он бросил жену и уехал, чтобы вовремя оказаться на месте. При этом и он, и его жена полагали, что это вполне естественно: его считали благородным, бескорыстным. Но врач, который не был англичанином, счел его варваром. Жена живой человек — вот что должно стоять на первом месте: а служебные обязанности — они могли бы и подождать.

— Не знаю, — сказала Джейн. — Думаю, все же работа должна быть на первом месте.

— Но почему? Видите, и у вас тот же взгляд. Трудясь, человек зарабатывает деньги; ухаживая за женщинами и ублажая их, он тратит деньги — второе гораздо благородней и возвышенней, чем первое.

Джейн засмеялась.

— Ладно, — сказала она. — Кажется, я согласна быть чьим-то предметом роскоши и ублажения, но совсем не хочу, чтобы меня торжественно водружали на первое место. Гораздо приятнее, когда за тобой ухаживают не по обязанности, а ради удовольствия.

— С вами, мадемуазель, никто бы не счел это обязанностью.

Молодой человек проговорил это так серьезно, что Джейн покраснела. Он тотчас продолжил разговор: