Эшли Уивер - Странная месть

И тут он увидел, что на диване лежит Эдвин. На протяжении всего вечера тот выпил куда больше положенного и смешал спиртное с наркотиками. Теперь же он находился в полной отключке, и возня Брэдфорда его не разбудила. Брэдфорд подошел ближе, с ненавистью глянул на красивое лицо недруга и задался вопросом: ощущает ли Эдвин всю силу его ненависти?

Тут вдруг Эдвин зашевелился, и Брэдфорд с виноватым видом побрел к двери. Но почему-то никак не получалось заставить себя сразу же уйти. В голове начал формироваться некий смутный план, какая-то совершенно чужеродная ему идея, которую никак не удавалось сформулировать. А затем, словно сквозь туман, до него наконец дошло: он должен убить Эдвина.

И эта мысль не сопровождалась чувством стыда или страха, которые обычно сопровождают подобные мысли. Нет, вместо этого Брэдфорд почувствовал странное возбуждение – так бывает, когда долго и страстно чего-то желаешь, а затем видишь: вот оно, сейчас сбудется. “И сделать это так просто, – подумал Брэдфорд. – Проще некуда”.

Он оглядел комнату. Движения его были до сих пор несколько скованы под воздействием алкогольных паров, однако он чувствовал, что в голове немного прояснилось. И он понимал, что, если убрать Эдвина, путь к сердцу и руке Беатрис окажется открыт. Она станет целиком принадлежать ему и только ему, они будут вместе, и уже никто не сможет помешать их счастью.

Брэдфорд снова огляделся. Да, но как это сделать? Можно ударить Эдвина по голове чем-то тяжелым, но даже в состоянии опьянения он понимал, что ничего хорошего из этого не получится. Все сразу же подумают на него. Они с Эдвином остались здесь вдвоем, и кто-то непременно это запомнил. Кроме того, Брэдфорд понятия не имел, какой силы следует нанести этот смертоносный удар с учетом его нынешнего состояния.

Он прикурил сигарету, присел на краешек кушетки и задумался. Где-то на заднем плане громко тикали часы, с каждой секундой нервное напряжение усиливалось, и необходимость сделать хоть что-нибудь нетерпеливым пламенем разгоралась в крови.

В каминной трубе свистел ветер, взвизгивал, точно разгневанный призрак, – создавалось ощущение, что этот призрак говорит с ним. И теперь Брэдфорд знал, что делать.

Он отбросил окурок и растоптал его носком ботинка. Затем поднялся и подошел к дивану, на котором лежал Эдвин.

– Эдвин. – Брэдфорд положил ему руку на плечо и потряс. Никакой реакции. – Эдвин! – уже громче крикнул он и затряс сильнее. Тот по-прежнему не двигался. Что ж, может, и к лучшему.

Эдвин находился в полной отключке, руки и ноги безвольно свисали, и еще он показался страшно тяжелым. Брэдфорд стянул его с дивана и взвалил на плечи. И еле устоял на ногах. До сих пор сказывалось действие выпитого, все движения были замедленными, но одновременно состояние опьянения придавало ему сил и решимости.

И вот он распахнул дверь, и его обдало ледяным ветром. Может, Эдвин очнется от холода, подумал Брэдфорд, но никаких признаков этого пока не наблюдалось. Эдвин всем своим весом продолжал давить ему на плечи и, кажется, не собирался просыпаться.

Снег хрустел под ногами Брэдфорда, набивался ему в ботинки. Он медленно брел к главному дому со своей ношей на плечах.

Отойдя на несколько ярдов от летнего домика, он остановился и сбросил Эдвина в снег. Потом долго всматривался в его лицо, выискивая хоть какие-то признаки пробуждения. Ничего. Эдвин лежал на снегу совершенно неподвижно. Казалось, он давно уже крепко спит на белоснежном одеяле из снега.

Брэдфорд смотрел на него несколько минут. Ему чудилось, что он и сам спит и видит сон. И все в нем имело некий определенный смысл и одновременно – никакого смысла.

Тут вдруг Брэдфорд подумал, что, если он хочет создать впечатление, будто Эдвин упал сам, надо его перевернуть. Он наклонился и перевернул его на живот. Лицо Эдвина зарылось в снег. Возможно, он задохнется прежде, чем успеет окоченеть.

Но сколько времени надо, чтобы человек мог окончательно замерзнуть? И достаточно ли у него осталось этого времени? Брэдфорд считал, что достаточно. Дул сильный ветер, Эдвин в снегу. Очевидно, он умрет до рассвета. Какой легкий безболезненный способ умереть.

Брэдфорд начал озираться по сторонам – что, если кто-то его видел? Он обернулся и взглянул на главный дом: в нескольких окнах все еще горел свет. Что ж, ничего удивительного – кто-то из гостей продолжал предаваться утехам.

Снегопад усилился. И Брэдфорд понял, что еще до конца ночи снег заметет его следы.

Он бросил последний взгляд на лежавшего в снегу Эдвина Грина. Затем развернулся и, не оборачиваясь, зашагал к дому».

Почти ничего особенно интересного или нового для себя в книге я больше не нашла. Описание Изабель того, как обнаружили тело, оказалось на удивление точным – по крайней мере, соответствовало отчетам всех остальных свидетелей. Фрида вышла из дома рано утром и почти тотчас же вернулась со страшными криками. Это она обнаружила безжизненное тело Эдвина в снегу.

Все бросились туда, но было уже слишком поздно. Эдвин умер несколько часов назад.

Далее шла глава, где описывалось расследование, а потом и похороны Эдвина Грина, на которые Изабель явилась в лучшем своем траурном платье.

И вот передо мной открылась последняя страница.

«После похорон все разошлись и разъехались в разные стороны, занялись своими делами, зажили себе дальше. Но для Эдвина Грина будущего больше не существовало. Он остался там, в закаменевшей от холода земле Лайонсгейта. Будут ли помнить о нем? В порывах ветра, казалось, слышался его голос: “Кто вспомнит обо мне? Кто вспомнит о жертве зимы?”»

Я закрыла книгу, опечаленная и разочарованная. Безрадостный конец романа. Однажды, несмотря на всю претенциозность описаний Изабель, эта трагедия произвела на меня сильное впечатление. Печально, что события всего лишь одной ночи могли так отразиться на жизнях многих людей…

Впрочем, при всем том книга не открыла мне ничего нового. И я не получила ответов на свои вопросы. Почему Изабель сделала это? Зачем она написала эту книгу и взвалила вину за убийство Эдвина Грина на Брэдфорда Гленна? Все это так и осталось неясным.

Тут я услышала в комнате Майло какой-то шум и решила, что он вернулся из гостиной. Встала и прошла через общую ванную комнату к его двери.

Когда я вошла, Майло поднял голову. Его лакей снимал с хозяина пиджак и лишь покосился в мою сторону. Паркс всегда с некоторым неодобрением относился к любым взаимодействиям между мной и Майло в спальне. Ему почему-то казалось, что все разговоры мы должны вести в более соответствующей обстановке.

Майло это знал и любил поддразнивать Паркса, вгонять его в смущение.