Фредерик Браун - Самое обыкновенное убийство

— Что именно?

Кауфман стиснул зубы — вот-вот взорвется.

— Я вас узнал, — сказал он. — Вы были на дознании по делу мужчины, которого пристукнули в переулке.

— Какого мужчины?

Кауфман сделал глубокий вдох, выдохнул и добавил:

— Вы сидели в заднем ряду, не хотели светиться. Этот Хантер ваш друг, что ли, был?

— Какой Хантер?

Кауфман сделал усилие над собой и снова сдержался.

— Позвольте вам помочь: вы не там ищете. Копам и коронеру я сказал все, что знал. Вы там были и сами все слышали.

Дядя предложил пачку сигарет мне, я взял одну, потом предложил Кауфману, но он отмахнулся.

— Сказал все как есть. Какого черта вам еще надо?

— Две соды, — ответил дядя.

Кауфман вскочил, опрокинув стул. Шея у него покраснела. Он с большой тщательностью поставил стул на место и молча вернулся за стойку.

Заказ нам принес длинный бармен. Он улыбался, и дядя тоже улыбнулся в ответ. Вокруг глаз у него заиграли лучики — добряк, да и только.

Кауфман занимался своими делами и в нашу сторону не смотрел.

— Ничего туда не подсыпал? — Дядя взглянул на длинного бармена.

— В соду ничего не подсыплешь, вкус сразу чувствуется.

— То-то же. — Он дал ему доллар. — Сдачи не надо, положишь мальцу на счет.

— Спасибо, Эм. Он прямо без ума от тебя, все ждет, когда ты снова придешь.

— Скоро, Дылда. Ты иди лучше, а то твой босс засечет, что мы разговариваем.

Дылда пошел брать заказ у картежников, а я спросил:

— Когда это ты успел?

— Вчера вечером. Узнал у Бассета его имя и адрес и зашел. Теперь он наш человек.

— Еще сто баксов выложил?

— Одних можно купить, Эд, а других нельзя. Положил немного на счет его сынишки, и все.

— Значит, насчет сдачи с бакса это серьезно?

— Вполне. Туда она и отправится.

Кауфман перешел на наш конец стойки, но по-прежнему на нас не смотрел.

Мы посидели до полуночи и ушли.

Мама и Гарди уже спали. В записке мама просила разбудить ее, когда я сам встану, — она пойдет работу искать.

Я устал, но долго не мог заснуть, вспоминал, что узнал о папе. В моем возрасте он уже издавал газету. Ранил человека на поединке. Имел связь с замужней женщиной. Прошел пешком половину Мексики и испанский язык знал как родной. Переплыл Атлантику, жил в Испании. Работал крупье в казино, выступал в варьете, ездил с целительским шоу.

Я не мог представить отца в черном гриме, и остальное тоже в голове не укладывалось. Интересно, как он тогда выглядел?

Наконец я уснул, и мне приснилось, будто я матадор. На лице у меня черная краска, в руке мулета. Бык, самый настоящий, огромный и черный, был в то же время и хозяином бара Кауфманом.

Он ринулся на меня — рога острые, в ярд длиной, и на солнце блестят. Ужас до чего страшно!

В три часа мы снова явились в бар. Дядя Эмброуз узнал, что Кауфман в это время заступает на смену, а Дылда уходит на перерыв и возвращается ближе к вечеру, когда посетителей прибавляется.

Дылда только что ушел — мы подтянулись, не успел хозяин повязать фартук. Он взглянул на нас мельком, словно ждал нашего появления. В баре больше никого не было, но в воздухе витало нечто помимо паров пива и виски. Атмосфера сгущалась, и меня это пугало не меньше, чем недавний ночной кошмар. Мы заняли тот же столик.

— Мне не нужны неприятности, — произнес Кауфман. — Почему бы вам не уйти?

— Нам здесь нравится, — усмехнулся дядя.

— Ладно… — Кауфман принес нам две соды, и дядя заплатил ему двадцать центов.

Он вернулся за стойку и стал протирать стаканы, не глядя на нас. Один стакан упал и разбился.

Вскоре дверь открылась, и вошли двое мужчин, здоровые и, похоже, крутые. Один — бывший боксер, по ушам видно; башка клином, плечи как у орангутана, глазки свиные. Другой, с лошадиной мордой, выглядел мелковатым лишь по контрасту с первым. Я прикинул, что рост у него пять футов одиннадцать дюймов, а весит он без одежды фунтов сто восемьдесят. Задержавшись на пороге, они оглядели все пустые столики и кабинки — все, кроме нас. Потом прошли к стойке. Дядя, шаркнув ногами, пересел глубже. Кауфман молча наполнил две стопки.

Все ясно. Подкрепление прибыло.

В животе нарастал холод — я боялся, что у меня подогнутся колени, если я встану. Дядя, не шевеля губами, говорил что-то. Я не сразу вспомнил, что он владеет чревовещанием:

— Одному мне будет легче справиться, парень. Дуй в сортир и вылезай в окошко. Быстро, пока они не допили.

Врет, понял я. Без оружия он с ними не справится, а ствола при нем нет. Ствол должен быть у меня — кто здесь гангстер, в конце концов? На мне костюм, который смотрится на сто баксов, шляпа с опущенными полями, а в кобуре у левой подмышки автоматическая пушка тридцать восьмого калибра, снятая с предохранителя.

Я встал — коленки не подогнулись — и зашагал к туалету, но у стойки остановился и заложил руку за лацкан, взявшись за рукоять воображаемой пушки. Я молчал и никому не приказывал держать руки на стойке, но они все равно держали. Мой взгляд охватывал всех троих, но в основном был сосредоточен на Кауфмане, который наверняка где-то прятал ствол. Понаблюдав за ним немного, я понял, где.

— Вы что-то хотели, ребята? — спросил я.

— Нет, ничего, — ответил Конь. — Ты сдурел, Джордж, подставлять нас за десятку на рыло?

— Нехорошо, Джордж, — сказал я Кауфману. — Отойди-ка назад на пару шагов.

Он медлил. Я засунул руку чуть глубже, и Кауфман послушался. Я зашел за стойку и взял револьвер — короткоствольный, тридцать второго калибра на рамке тридцать восьмого. Классная вещь. Открыл барабан и высыпал патроны в одну из встроенных в стойку раковин, наполненную грязной водой. Револьвер отправил туда же. Дядя Эмброуз ухмыльнулся, что чеширский кот, и подмигнул мне. Самое дорогое, что я видел на полках, был первосортный скотч «Тичерс Хайленд крим». Я взял бутылку и налил обоим парням.

— За счет заведения, ребята.

— А по десятке из кассы не отстегнешь? — осклабился Конь. — Мы вроде бы заслужили, вон он как нас подставил.

Дядя Эмброуз подошел к нам. Между Конем и боксером он выглядел совсем крошечным.

— Держите. — Дядя достал бумажник и выложил каждому по десятке. — Вы правы, парни, вам причитается.

— Вы честный человек, мистер. — Конь спрятал бумажку в карман. — Хотите, мы вам отработаем? — Он смотрел на Кауфмана, боксер тоже. Тот побледнел и сделал еще шаг назад.

— Не надо, — ответил дядя. — Мы не хотим Джорджу зла. Налей-ка, Эд, еще по одной.

Я налил: им скотч, нам содовую.

— Джорджу тоже. Пусть выпьет с нами.

Я налил содовой в пятую стопку и подвинул ее Кауфману, но он пить не стал.

— Точно не хотите? — уточнил Конь.

— Нет-нет. Джордж хороший парень, если поближе его узнать. Идите себе, ребята, пока патрульный коп с обходом не заглянул.