Фредерик Браун - Самое обыкновенное убийство

— Нет. Я-то знал, что она выходила: утром, когда я пришел будить папу, мама спала одетая.

— Так и не разделась? Почему?

Я пожалел, что проболтался.

— У нее дома была бутылка, продолжала, наверное, пить, дожидаясь папу, а потом отключилась.

— А копам об этом известно?

— Не знаю, Банни. В то утро, когда я уходил, Мадж уже встала, я слышал. Если она переоделась или халат накинула, то скорее всего не знают, но если она им открыла дверь в том же виде, они наверняка бы доперли.

— Ну, раз они не знают, что ее тоже дома не было, то и ладно.

— Вот именно.

Мне самому стало легче, когда я выяснил, где в ту ночь находилась мама. Одним беспокойством меньше. Когда я прощался с Банни, он снова попытался дать мне денег взаймы.

Дядя Эмброуз сидел в той же кабинке, где мы говорили с Бассетом в первый раз, — одиннадцати еще не было. Он сразу заметил мой чемоданчик, и я объяснил, откуда тот взялся. Положив его на стол, дядя выудил из кармана канцелярскую скрепку и разогнул ее.

— Не возражаешь, Эд?

— Нет, конечно. Открывай.

Замок поддался сразу, и Эм поднял крышку.

— Черт, — пробормотал я.

На первый взгляд там действительно лежал хлам, но потом содержимое, вещь за вещью, стало обретать смысл. Я бы вообще ничего не понял, если бы дядя не рассказал мне кое-что о папиной молодости.

Черный курчавый парик — дополнение к негритянскому гриму. Ярко-красные мячики для жонглирования примерно двух с половиной дюймов в диаметре. Кинжал в ножнах испанской работы. Превосходно сбалансированный однозарядный пистолет. Черная мантилья. Глиняная фигурка ацтекского идола. И еще всякое, сразу и не разглядишь. Исписанные листки. Обшарпанная губная гармошка, бережно завернутая в бумагу. Вся папина жизнь в одном чемоданчике, по крайней мере, один из этапов его жизни. Памятки, которые он не хотел держать дома, где они могли потеряться или вызвать расспросы.

— Что это у вас тут? — спросил Бассет.

Мы не заметили, как он появился.

— Присаживайся. — Дядя взял один мячик и всматривался в него, как в кристалл, похоже было, что он вот-вот заплачет. — Расскажи ему, парень! — бросил он, не глядя ни на меня, ни на Бассета.

Я объяснил, откуда принес чемоданчик. Бассет полистал рукописные листки:

— Надо же. На испанском.

— Стихи, похоже, — добавил я. — Папа писал стихи, дядя Эм? По-испански?

Эм кивнул, не сводя глаз с красного шарика.

Из стопки выпала бумажка поменьше, совсем новая, примерно три на четыре дюйма. Печатная форма, заполненная на машинке, внизу подпись черными чернилами. Я стал читать, заглядывая через плечо Бассета. Это была квитанция об уплате ежеквартального взноса, выданная менее двух месяцев назад страховой компанией «Сентрал мьючиал». По страховому полису на имя Уоллиса Хантера.

Я присвистнул, взглянув на сумму. Полис был оформлен на пять тысяч баксов. Под заголовком «Страхование жизни» значилось: «Двойное возмещение». Десять тысяч! Вот тебе и случайное убийство. Имя выгодоприобретателя — миссис Уоллис Хантер.

Бассет кашлянул. Дядя поднял голову, и детектив передал ему квитанцию.

— Теперь у нас есть мотив, — сказал он. — Мне она заявила, что страховки у мужа не было.

— Не сходи с ума, — произнес дядя, прочитав документ. — Мадж не совершала убийства.

— Она выходила куда-то ночью, и у нее был мотив. В обоих случаях она солгала. Извини, Хантер, но…

— Что подать, джентльмены? — спросил подошедший бармен.

— Мама не могла! — воскликнул я, когда он принял заказ и ушел. — У нее есть алиби.

Оба уставились на меня. Дядя Эм вскинул левую бровь.

Рассказывая им о Банни, я ничего не мог прочитать по лицу Бассета. Выслушав меня, он сказал:

— Что ж, возможно. Надо поговорить с этим парнем. Знаешь, где он живет?

— Конечно. — Я продиктовал ему адрес Банни. — Работу он заканчивает в половине второго. Может, сразу домой пойдет, может, нет.

— Ладно, попробую найти его не откладывая, но это алиби не очень надежное. Он друг семьи, а значит, и ее друг. Мог и приврать, чтобы оказать ей услугу.

— Зачем ему это?

Бассет плечами пожал — и так, мол, ясно, зачем.

— Знаете что… — начал я.

— Помолчи, Эд! — велел дядя. — Пойди лучше пройдись, остынь малость. — Он так сжал мне руку, что стало больно. — Иди, я сказал.

Бассет встал, пропуская меня.

Я вышел, зашагал на запад по Гранд-авеню, полез в карман за сигаретой и обнаружил, что держу в руке красный резиновый мячик из чемоданчика. Я стоял у лестницы на эстакаду и таращился на него. Во мне шевелилось смутное воспоминание о человеке, жонглирующем такими же мячиками. Он смеется, мячики сверкают при свете лампы. Происходит это в нашей квартире в Гэри, и я перестаю плакать, глядя, как они летают туда-сюда. Большой человек проделывал это часто — сколько же мне тогда было лет? Ходить я уже умел и тянулся к мячикам. Однажды жонглер дал мне один и засмеялся, когда я потащил его в рот. Года три, наверное. Больше я их не видел и совсем про них забыл.

Цвет и фактура того, что я сейчас держал, оживили мою память, однако того человека, жонглера, я не помнил. Только его смех и летающие мячики. Я подкинул свой мячик, поймал. Приятное ощущение. Интересно, мог бы я научиться жонглировать шестью штуками?

— Ты это забесплатно? — заржал кто-то.

Бобби Рейнхарт, ученик гробовщика, опознавший папу, когда пришел на работу утром в четверг. В белом костюме «палм-бич», оттеняющем его смуглый цвет лица и зализанные черные волосы. Он ухмылялся.

— Ты что-то сказал? — осведомился я.

Ухмылка пропала, и Бобби сразу перестал быть смазливым. Я представлял, как он гулял с Гарди, и видел папу в мертвецкой, а может, и работал над ним или смотрел, как Хейден работает. Будь это кто-нибудь другой, еще ничего бы, но если уж тебе кто не нравится, то после такого начинаешь прямо-таки ненавидеть его.

— Чего пристал? — сказал Бобби и сунул руку в карман своего белого пиджака.

Может, он сигарету хотел достать, вряд ли стал бы вытаскивать ствол прямо на улице, хотя вокруг не было никого, но я решил не дожидаться. Схватил его за плечо и вывернул ему правую руку. Он то ли выругался, то ли заскулил, и что-то лязгнуло о бетон. Я сгреб его за шиворот и оттащил в сторону, чтобы тень не падала. На тротуаре лежал кастет.

Бобби рванулся, пиджак на спине лопнул, из внутреннего кармана выпали бумажник и записная книжка. Прислонившись к опоре надземки, он выжидал и явно не знал, как поступить дальше. Бобби с радостью порвал бы меня на куски, но понимал, что без кастета ему не светит, да и как драться в порванном пиджаке. Свое имущество он подобрать не осмеливался, без него убегать не хотел.

Я пинком отправил кастет через улицу, отступил на шаг и процедил: